Угрюм-река

— Стоят и крепнут? — Протасов улыбнулся уголком губ и выпустил из ноздрей и рта целую охапку табачного дыма. — Прошлой осенью мы облюбовали для поделок огромный, крепкий, в три обхвата, кедр. По тайге пронесся ураган. Все деревья уцелели, а этот кедр рухнул. Мы потом дивились: совершенно здоровый с виду, а в середине — сплошная труха. Вот вам…

— Понимаю, — с неприязнью сказал Прохор. — Понимаю… Но, пока что, я бури ниоткуда не жду.

— Политический барометр показывает обратное. Прохор остановился, волк тоже остановился и лизнул руку хозяина.

— Да, насчет барометра… Вообще насчет политики. Скажите, Андрей Андреич, откуда у рабочих появляются разные сволочные брошюрки?

— А именно? — И Протасов надел пенсне.

— Что же, вы ни одной не видели будто бы?

— Нет, не видел.

— А вот они, — и Прохор, открыв шкаф, швырнул к ногам Протасова кучу разлетевшихся по полу брошюрок. — Вот они!

— Вот они!.. — радостно вскрикнул и внезапно появившийся пристав. Пыхтя, придерживая шашку и елико возможно вобрав брюхо, он едва пролез бочком в узкую дверь. — А я-то вас ищу… А они оба вот где, под облаками.

Прохор с торопливостью поднимал брошюрки, совал их обратно в шкаф. Инженер Протасов смутился, покраснел.

— Итак, Андрей Андреич, — дипломатично сказал ему Прохор, — большое вам спасибо за работу… Я очень доволен вашей распорядительностью. Место для мельницы выбрано вами превосходное. До свиданья, голубчик, я скоро на работе буду сам.

Протасов встал, взял портфель.

— Одну минутку-с! — отдышавшись от крутого подъема на башню, проговорил пристав.

— Андрей Андреич, ваше высокоблагородие! Хе-хе-хе-с, — и он с грубой фамильярностью потрепал инженера Протасова по плечу.

— Пожалуйста, без жестов, — брезгливо отстранился тот. — Что вам угодно? Короче. Мне некогда.

— Не торопитесь, не торопитесь, дружочек мой. — И пристав грузно сел на кушетку.

Протасов тоже сел и сбросил пенсне.

— Среди рабочих появились во множестве разные красненькие агитационные брошюрки, прокламации, воззвание партии социал-демократов этих самых…

— Какие брошюрки? Какие воззвания?

— А вот-с, пожалуйте! — Пристав достал из кармана парочку брошюрок, кряхтя поднялся, подошел к шкафу, протянул руку, чтобы открыть его. — А вот и еще…

Но волк скакнул передними лапами на грудь пристава и, ляскнув зубами, хамкнул ему в лицо.

— Пшел прочь! — ударил Прохор волка. Пристав, набычившись, тупо, исподлобья повел взглядом по волку, по Протасову, по Прохору.

— При чем же тут я? — спросил Протасов.

— Да. При чем же тут Андрей Андреич? — подхватил и Прохор.

Пристав и Прохор посверкали друг в друга глазами. Пристав мазнул ладонью по пушистым, вразлет, усам и, подмигнув Протасову, сказал:

— Сегодня ночью мною арестован техник Матвеев. Протасов вскочил, брови его изогнулись.

— Что вы сделали?! — крикнул он. — Техник Матвеев на регуляционных речных работах. Без него как без рук… Разве можно с такой рекой шутить? И за что, за что? На каком основании?

— На основании закона.

Прохор нажал кнопку телефона и дрожащим баском сказал приставу:

— Вот что, Федор Степаныч, вы свой закон пока в сторонку… Сейчас же распорядитесь освободить Матвеева… Идите к телефону… Алло, алло..

— Но я ж не могу… Вы понимаете, не могу я.

— А я требую. Что ж, вы хотите мне на пятьдесят тысяч убытку наделать?

— Но вы ж, Прохор Петрович, подрываете мой престиж. Вы рубите сук, на котором…

— Я вас прошу сейчас же освободить Матвеева… Вот телефон. Андрей Андреич, до свиданья! Оставьте нас двоих.

Протасов вышел, Прохор захлопнул за ним дверь. Пристав стоял растопыркой, разинув рот.

— Федор, — сказал ему Прохор. — Ты штучки свои оставь. Я не препятствую тебе производить обыски, арестовывать… Напротив! Но — только с моего согласия. У меня все работники на перечете, каждый мне нужен, как колесо в механизме. Рабочих можешь хватать сколько влезет. Но пока у нас горячая работа, Матвеев должен быть выпущен. После можешь взять и постращать. Но раз и навсегда запомни, Федор, — голос Прохора зазвучал властно, повелительно. — Раз и навсегда запомни: инженер Протасов должен быть вне всяких подозрений.

— Но…

— Без глупых «но», раз тебе это говорит Прохор Громов. Он мне нужен, он — башка, он — душа дела. Понял? И — ни слова.

Пристав нагло, жирно засмеялся, сотрясая брюхо.

— Быть по сему, быть по сему, — говорил он, преодолевая непонятный Прохору смех.

Лежавший на медвежьей шкуре волк нет-нет да и зарычит на пристава, и оскалит пасть, и хамкнет.

— А я эту твою волчью собачку когда-нибудь тюкну вот из этого, — потряс пристав револьвером. — Не нравится она мне..

— Да и ты ей — тоже.

Прохор позвонил в контору.

— Бухгалтер? Что, не приходил к вам такой лохматый мужик? Звать Филипп Шкворень? Пегобородый такой? Ежели придет, в разговоры с ним не вступать, а немедленно направить ко мне. Я — на башне.

Глаза пристава завиляли. Он насторожил оба уха. Дыхание стало неспокойным, прерывистым: спирало в груди.

— Это старатель, хищник? — сказал пристав. — Я его тоже встретил вчера.

— Он хороший кузнец. Хочу подлечить его маленько — пьяница он, — потом возьму на службу.