Угол атаки

— Мне казалось, что о временах Советского Союза вы должны сожалеть, — проговорил Голубков, закуривая патриотическую сигарету «Петр Первый», табак которой, как явствовало из надписи на пачке, был способен удовлетворить «самого требовательного знатока, верящего в возрождение традиций и величия Земли Русской». — Тогда ваша отрасль финансировалась не в пример нынешним временам.

— Финансировалась хорошо, — согласился Крылов, вставляя в янтарный мундштук не столь патриотичную, но гораздо более дешевую «Приму». — Но за это слишком дорого приходилось платить. Судьба Ефимова — хороший тому пример. А сколько других талантливейших людей пропало, сгинуло, спилось? Не будем об этом. Чем могу быть полезен?

— Вы были членом экспертной группы, вылетавшей на место катастрофы «Антея». Я прочитал ваше «Особое мнение».

— И что-нибудь поняли? — недоверчиво спросил Крылов.

— Почти ничего, — признался Голубков. — Кроме главного: вы не согласны с выводами государственной комиссии. Вы считаете, что причиной гибели «Антея» была не магнитная буря, а перегрузка самолета. Это правильно?

— Совершенно не правильно. Сверхресурсная нагрузка и перегрузка — принципиально разные вещи. Объясню на простом примере. Молодая лошадь легко везет двух седоков. Для старой лошади этот груз непосилен. А погибший «Антей» был старой лошадью.

— Но восемь экспертов подписали заключение, — напомнил Голубков.

— Это дело их совести.

— Вы считаете, что категория совести здесь уместна? Речь идет о сугубо техническом вопросе.

— Категория совести уместна везде. Как только она исключается, чудо человеческого гения превращается в атомную бомбу, телевидение — в средство промывки мозгов, а компьютер — в фомку для взлома банковских сейфов.

— Почему же вы не настаивали на своей правоте?

Крылов хмуро усмехнулся.

— За свою жизнь я открыл несколько физических закономерностей. Но больше всего горжусь другим. Я сформулировал главный закон социализма. Он звучит так: «Чем строже, тем дороже». Для наших времен он тоже применим. Сформулировал я для себя и другое правило: «Права качать — не сапоги тачать». Каждый должен заниматься, своим делом. Я уважаю Андрея Дмитриевича Сахарова, но он бы принес больше пользы, если бы занимался не правозащитной деятельностью, а тем, что ему дал Бог. Возможно, мы уже имели бы термояд и мир выглядел бы совсем по-другому.

— Спорное утверждение, — оценил Голубков.

— Я его никому не навязываю.

— По-вашему, члены экспертной комиссии знали об истинной причине катастрофы?

— Я не хочу это обсуждать. Спросите у них. Конечно, знали.

— И все-таки подписали заключение. Почему?

— Когда отсутствует категория совести или хотя бы профессиональной честности, можно найти тысячи причин для любого поступка. От интересов дела до престижа страны.

— И пенсии вдовам?

— В том числе. Трогательно, не правда ли? Они позаботились об этих несчастных вдовах. А сколько женщин они обрекли стать вдовами в будущем? Сколько детей станут сиротами?

Крылов выковырял из мундштука окурок и тут же вставил новую сигарету.

— Можно взглянуть на ваше удостоверение? — неожиданно спросил он.

Голубков молча подал ему темно-красную книжицу с золотым гербом России.

— "Главное контрольное управление… Старший инспектор", — прочитал Крылов. — Что это за должность?

— Вроде бухгалтера, — уклончиво объяснил Голубков.

Крылов вернул ему удостоверение.

— Вы такой же бухгалтер, как я акушер. Бухгалтеров не катают над Афганистаном на новейших «мигах». Военный?

— Да.

— Звание?

— Полковник.

— Разведка?

— Что-то в этом роде.

— А именно?

— Контрразведка.

— Что это за профессия? Голубков пожал плечами:

— Профессия как профессия.

— Каждая профессия предполагает умение в чем-то разбираться. В чем обязаны профессионально разбираться вы?

— В людях, пожалуй.

Крылов высокомерно привздернул бровь.

— Неслабо. Во мне разобрались?

— Во всяком случае, я понял, почему вы не прерываете наш разговор.

— Почему?

— На нашем профессиональном жаргоне это называется «прокачка». Вы прокачиваете меня. Пытаетесь понять, стоит ли мне доверять.

— Для чего мне это нужно?

— У вас есть что мне сообщить. Некоторое время Крылов молчал, сосредоточенно что-то обдумывая. Потом спросил:

— Чем вы занимались в Афганистане?

— Воевал.

— За что?

— Я уж теперь и не знаю.

— В Чечне — тоже воевали?

— Да.

— За что?

— Понятия не имею.

— Чем занимаетесь сейчас? — настойчиво продолжал Крылов.

— Да все тем же. Воюю. Только не спрашивайте, за что. Я сам часто задаю себе этот вопрос. И далеко не всегда нахожу ответ.

— Но иногда все же находите?

— Иногда — да, — подтвердил Голубков.

— Почему вы заинтересовались катастрофой «Антея»?

— Поручение президента.

— Чем оно вызвано?

— Не знаю. Могу только догадываться.

— Какого рода эти догадки?

— Извините, но этого я не могу вам сказать.

— Последний вопрос. У меня действительно есть информация, которая представляет катастрофу «Антея» совершенно в ином свете. Если я сообщу вам ее, вы распутаете это дело?

— Не уверен, — сказал Голубков. — Но я попытаюсь.

— Хороший ответ, — подумав, кивнул Крылов. — Хватит курить. Пойдемте.