Углём и атомом

Этап возращения команды «Саванны» провели даже без вертолетных сложностей – спокойно по темноте пересеклись и непосредственно подняли шлюпку на борт. При этом метка «Дрейка» на развертке радара помигивала всего в трех с половиной милях, а туман оказался так к месту, что без всяких опасений включили навигационные огни.

– Ну, показывай, лейтенант, что за фрукта ты привез, – встретил с трапа Шпаковский.

Фрукт был на всякий случай стреножен по рукам, на глазах повязка, его поддерживали, чтоб не грохнулся.

– Ведите его в каюту на второй палубе. Ту, что для пленных. Я сейчас подойду, – приказал начбезопасности и снова обратился к Волкову: – Пошли сначала на мостик – доложишься.

– Ща, – Волков отдал свой «калаш» одному из бойцов и вернулся к поджидающему Шпаковскому. – Пошли.

– Так и? Что за тип?

– Мутный он, – после небольшой паузы, начал командир морпехов, – я сначала думал, что это кто-то из «рюриковцев», заблудившийся в трюмах… или кто там еще мог заниматься погрузкой взрывчатки. А оставлять по-любому было нельзя.

– Верно мыслишь! Если б и не утоп – сцапали англы, и допросили бы, и вся возня с этой «Саванной» коту под хвост.

– И я так подумал. Выловили его уже из воды, подняли, он прокашлялся и давай по-английски вякать. Назвался трюмным из американского экипажа.

– Во как! – удивился Шпаковский. – И как же он?..

– Допрашивал его алексеевский каперанг – у него с английским получше. Говорит, что напился, упал, ударился, головой. Провалялся в беспамятстве.

– Ага, «поскользнулся, упал, очнулся – гипс!..» Знакомо. Так. А почему мутный?

– А мой парень его рану осмотрел – ссадина скользящая, гематомы нет. Как и признаков сотрясения мозга. И…

– Погоди, дорогой, – прервал Шпаковский, толкая дверь, – пришли. Сейчас тебе по второму кругу все рассказывать. Капитану.

На мостике их встретила внимательная аудитория. Хотя каперанг уже был тут и, понятно, кое-что успел рассказать.

– Так вы думаете, что этот американец врет и засел там, в трюмах, неспроста? – едва ли не с порога начал наместник. – Подозреваете, что он является шпионом САСШ?

Волков повторил свои сомнения по поводу натуральности ранения подозреваемого и добавил:

– Не очень-то он похож на простого трюмного. И вообще у меня сложилось такое впечатление, что этот носатый жук знает русский язык. Уж больно уши торчком. Но помалкивает, не желая в том признаться, оставляя как козырь. И еще. Может, я не совсем понимаю реалий эпохи, но какой матрос будет таскать с собою постоянно паспорт моряка? Вот… нашли у него при обыске.

Лейтенант достал из бокового кармана чуть влажную бумагу, прочитав:

– Сэйлор… то бишь матрос. Ага, вот имя – Георг Рели, э-э-э… Сидни…

– А ну-ка, позвольте мне энтот документ, – попросил штурман, принимая, молча вчитываясь, лишь шевеля губами, хмурясь, удивленно вскидывая брови. – Да не может быть!

– Что? – в свою очередь удивились остальные.

– Это не американский шпион, господа. Это… – штурман наморщил память, – это Соломон Роземблюм, он же агент британской разведки Сидней Рейли!

* * *

За ночь «Ямал», обогнув Командоры с востока, вышел в Берингово море.

Впереди были мили пути, сначала до пролива, отделяющего Евразию от Северной Америки. Затем Арктика, знакомая и незнакомая, потому что столетней давности, потому что более холодная. Надеялись проскочить по-легкому, не особо, впрочем, волнуясь. Хотя одно все ж волновало – сколько провозятся с самолетом Леваневского. Который можно и не найти уж вовсе.

До Берингова пролива ходу на полтора суток. Курс – прямой норд-ост. Море чистое, на радаре – никого. В наушниках приемников лишь шелест эфира и грозовые разряды.

После «великих дел и военных экзерциций» – редакция с подачи известного ехиды Шпаковского, наступили «выходные дни».

Наместника и его штабных потихоньку «вербовали», «подсадив на информационную иглу» библиотеки и памяти компьютерных файлов.

Проводились «работы» и с остальными «товарищами» из местных – как с теми, кого взяли намеренно, так и с теми, кто затесался по случаю.

Для штатного же экипажа потянулись заурядные вахты с вкраплениями подвахтенных дел и просто быта.

Из трофейных 12-фунтовых пушек установили всего одну («для интересу» – слова боцмана). Хотели заняться перекраской надстройки, но постоянные моросящие дожди отбивали все практичные начинания.

К тому же океан опять взбрыкнул приштормово… потом разыгрался нормальненько, эдак на семь-восемь баллов! Но не то у них водоизмещение, чтобы напрягаться.

* * *

– Такая досада, – завел Шпаковский, мостясь поудобней.

Засели в капитанской каюте, смаковали бутерброды с икрой лосося, под скромный чай.

– Такая досада, – повторил уже чуть невнятно, жуя, – Алексеев-то… собираясь с нами Арктикой путешествовать, с собой вкусностей всяких, деликатесов брал, о крепком я уж и не говорю. И все пропало на «Рюрике».

– Ну, хоть от камчадалов досталось – немного дичи, рыба да бочки с икрой, – Чертов густо, со степенным удовольствием накладывал на хлебец оранжевые полусклеившиеся шарики – несостоявшиеся рыбные жизни.