При этом самым возмутительным и издевательским образом офицеров наравне с простыми матросами заставили махать лопатами, долбя невыносимо каменистую и склизкую почву. Стаскивать в ямы задеревеневшие трупы.
Двух членов экипажа корабля Его Величества – минного и артофицера, категорически отказавшихся исполнять свинские приказы, увели поигрывающие нагайками казаки… судьба их осталась неизвестной, больше их не видели. А те, у кого еще оставалась вера в авторитет Британии, поняли, что солнце, которое не заходит над империей, сюда не заглядывает.
Солнце и не выглядывало с самой рассветной хмари. Затем вообще наползли низко висящие тучи, посыпавшие унылую ледяную морось.
К чести русских морских офицеров, жандармскому хаму было сделано замечание на столь неподобающее отношение к высоким чинам, пусть и пребывающих в статусе плененного противника.
Ответ штаб-ротмистра мигом остудил потуги молодого мичмана с «Рюрика».
А кэптену Уордену и возроптавшим высоким британским чинам специально перевели нарочитый отлуп жандарма:
– Небось, когда вас в море-океян окунули и бросили подыхать, забыв о негласных морских конвенциях, вы, господин мичман, о благородстве не вспоминали.
Вскоре командира «Кресси» вызвали на допрос – в бухте появился небольшой однотрубный пароходик, очевидно доставивший высокое российское начальство.
С удовольствием бросив наземь успевшую натереть мозоли лопату, Уорден последовал за конвоем.
Допрашивали его несколько офицеров во главе с адмиралом, представившимся наместником русского Дальнего Востока Алексеевым.
И двое в штатском. В другой бы раз Фредерик обратил внимание на необычную одежду одного из них, но промокнув, промерзнув, лишь тупо отвечал на вопросы, мечтая о чашке чего-нибудь горячего, усталой мыслью отметив:
«А эти невежды даже не предложили ничего. Что уж тут говорить о джентльменском обращении с офицерами Королевского флота».
Вопросы русских удивления не вызвали.
– Чем вы, капитан Роял Нэви, руководствовались, когда подняли японский боевой флаг и напали на российские корабли?
«Что ж, – обреченно подумал Уорден, – я обязан сказать, что все произошедшее, совершено по моей инициативе, в собственной блажи, или из личной ненависти к русским. Да какая к дьяволу уже разница! После этого я немедленно становлюсь разбойником, пиратом и лишь экипаж может рассчитывать на оправдание, сославшись, что выполнял приказы обезумевшего капитана».
Говорить о полученных распоряжениях из Лондона он не имел права, а все письменные приказы, инструкции и полномочные бумаги, которые предоставил агент из метрополии, после ознакомления были демонстративно уничтожены.
«Делать нечего! Интересы Великобритании превыше всего!»
– Сэр, – медленно, совершенно нехотя, вымучивая из себя, заговорил кэптен, – на меня вдруг нашло помутнение рассудка, и я решил атаковать корабли Российской империи.
– Да неужели! – усмехнулся в бороду адмирал. – В таком случае могу вас обрадовать – вы все объявляетесь бандитами и годитесь под расстрельную казнь. Или как истинные пираты – на виселицу.
– Простите, сэр, но я бы попросил более благосклонно отнестись к экипажу. Они лишь выполняли мой приказ.
– Да что вы говорите?! И офицеры, и матросы, увидев поднятый «хиномару», не задались вопросом, что творит их капитан, вдруг почувствовавший себя самураем? А что вы скажете на это? Это нашли у вас в каюте, – высокопоставленный русский протянул исписанный лист с титульным заглавием, печатью, – от первого лорда вашего адмиралтейства, разрешение капитану крейсера «Кресси» на любые радикальные действия по отношению к судам и объектам Российской империи, на территории и вне… и так далее.
Первым желанием кэптена Уордена было изорвать улику, и он только удивился, что русский адмирал так легко и без опаски дал ее ему в руки.
«Джентльменство джентльменством, но интересы Британии…»
И только пробежав по тесту глазами, вдруг сообразил:
«Что-то не так!»
Уж и позабыв о навязчивом желании: «чаю, чашку горячего…», Уордена сосредоточился:
«Это не тот документ, что показывал куратор! От другой инстанции и… И что это, будь я проклят, значит?»
А потом, вчитавшись, по мелким, якобы незначительным деталям, вдруг понял, что это ненастоящее. Фальшивка.
«Боже мой! Это что?»
Самое естественное было заподозрить в коварстве противника:
«Русские затеяли игру и ложной бумагой хотят из меня выдавить признание?»
А потом выплыло неожиданным пониманием:
«Да этот же специально! Специально подброшено ко мне в каюту куратором! И когда этот лондонский проныра только успел? И среди пленных я его не видел. Хотя он может содержаться с другими группами, в других трюмных помещениях. Но как же хитро! Это получается, что русские, даже подав в суд на Британию за действия “Кресси”, будут с позором осмеяны, уличенные в предъявлении фальшивого документа! По логике и подпись, и печать, все будет указывать на обман. Господи Иисусе! Так и я теперь могу сослаться на эту подделку, оправдываясь, что выполнял приказ».