Угарит

Когда вышел Израиль из Египта,
род Иакова – от народа чужого,
Иуда сделался святыней Его,
Израиль – владением Его.
Море увидело их и бежало;
Иордан обратился вспять.
Горы тогда скакали, как овцы,
и холмы, как ягнята.
– Что с тобою, море, что ты бежишь,
Иордан, что потек ты вспять?
Горы, что вы скачете как овцы,
и вы, холмы – как ягнята?
– Пред лицом Господа трепещи, земля,
пред лицом Бога Иаковлева:
Он обращает в полноводное озеро скалу
и камень – в источник вод.
Не нас, Господи, не нас,
но Имя Свое прославь,
по непреложной милости, по истине Твоей.
Будут ли язычники говорить:
«И где же их бог?»
Наш Бог – на небесах,
что пожелает, то творит;
а их идолы – золото и серебро,
творение человеческих рук.
Есть у них рот, а они немы;
есть у них глаза, а не видят;
есть у них уши, а не слышат;
есть у них ноздри, а не чуют;
ладони – а не осязают;
ступни – а они не ходят,
и гортань их звука не издаст.
Пусть творцы их станут им подобны,
да и все, кто уповает на них!
Израиль! На Господа уповай:
Он – твоя помощь, твой щит.
Род Ааронов! На Господа уповай:
Он – твоя помощь, твой щит.
Богобоязненные! На Господа уповайте:
Он – ваша помощь, ваш щит.
Помнит и благословляет нас Господь:
благословляет Израилев род,
благословляет Ааронов род,
богобоязненных благословляет —
и великих, и малых.
Да прибавит Господь к вашему числу
и умножит ваших детей.
На вас – благословение Господа,
Творца неба и земли.
Небо – для Господа оно,
а землю Он роду людскому дал.
Не мертвые Господу хвалу вознесут,
не все те, кто сошел в тишину, —
мы будет Господа благословлять
отныне и вовеки.
Аллилуия![8]

51

Вернемся домой? Неужели это действительно возможно?! Я столько дней – да что там дней, месяцев! – запрещала себе даже думать о таком, чтобы не раскисать, чтобы были силы жить и что-то делать. И в первый момент даже растерялась: о чем он говорит, этот Венька, внезапно за один только день ставший совсем иным, незнакомым, чужим… Чужим? От этой мысли меня словно огнем обожгло – что произошло за этот длинный, невероятно длинный день, что Венька, мой родной любимый Венька, вернулся таким неузнаваемым? Его словно пламенем каким-то опалило там, где он был без меня, и таким плотным жаром било от него, что я внезапно потеряла весь свой задор, а ведь как хотела отругать разгильдяя, что, уйдя на минутку, он оставил меня в одиночестве до самого вечера, и даже не пришел позвать меня к обеду, хотя сам наверняка где-то там пировал в царских палатах. А как же я? Что, моей участью так и будет теперь лепешка, да горсть овощей, да ледяная вода в глиняной кружке – не кружке даже, а довольно корявом сосуде?

Много, очень много горьких и обидных слов скопилось у меня за этот грустный день, в который я успела и разнервничаться, и нареветься, и сойти с ума от тревоги за пропавшего напрочь Веньку. Но сейчас все эти слова словно застыли у меня в горле, я только едва слышно кивнула: «хорошо» – и, присев на то, что можно было назвать кроватью, начала расшнуровывать мягкие кожаные сандалии.

– Юлька, что с тобой, ты не рада? – встревожился Венька, усаживаясь рядом и пытаясь перехватить мой взгляд.

– Почему же? Я рада… – устало и спокойно ответила я, сбрасывая платье и по уши забираясь по теплое и легкое покрывало, еще пахнущее овчиной.

– Тогда что же ты…? – все так же бестолково пытался растормошить меня Венька, но я только повернулась на бок, плотнее заворачиваясь в покрывало, и спокойно, насколько хватало сил, ответила:

– Я слишком беспокоилась за тебя весь день, прости… я не могу сейчас иначе.