Уездный город С*** (СИ)

лухов оказался бойким и жизнерадостным человеком, которого ответственность вынуждала неотлучно сидеть с приборами, а характер заставлял от этого страдать. Проще говоря, инженер отчаянно скучал тут в одиночестве и Натану с Аэлитой, выслушав цель их визита, обрадовался как любимым друзьям. Усадил, приволок из темноты третий стул для себя и с удовольствием включился в разговор.

Горбача он охарактеризовал положительно, как надёжного и ответственного работника, талантливого и умелого вещевика. Дифирамбы не пел, но в общем дал понять, что сотрудничеством с ним доволен. Однако у Титова сложилось впечатление, что собеседник в чём-то лукавит.

— Вот вы его как служащего описали подробно и хорошо; а что он за человек? — спросил следователь, сообразив, что его задело в словах инженера.

— Да мы же с ним не друзья и не родня, чтобы мне его знать хорошо, — нехотя отозвался Глухов. — А всё прочее — досужие сплетни.

— Сергей Аркадьевич, вы, кажется, не вполне меня поняли, — мягко проговорил Титов. — Мы расследуем три убийства и, вероятно, дело о государственной измене. В таких вопросах не бывает мелочей и сплетен, важна каждая деталь.

— Измене? — вытаращился на него инженер. — Вот это номер. Но постойте, ведь Меджаджева арестовали. При чём тут Горбач?

— Есть сомнения, — лаконично пояснил поручик. — Так что вы можете сказать о Горбаче? И, пожалуйста, честно, не стоит из вежливости и нежелания сплетничать умалчивать о чём-то или вовсе лгать. В любом случае никто не станет делать заключение только на основании ваших слов.

— Горбач — скрытный человек, о нём трудно говорить уверенно, — собравшись с мыслями, начал Глухов. — Но мне чудится в нём некое второе дно, на котором лежит ил, то есть гниль и падаль. Вот сравнить с Меджаджевым. Руслан Яхъяевич — сложный человек, его не назовёшь особенно приятным или обаятельным, он груб, резок, несдержан, деспотичен, в отличие от тактичного, обаятельного Сергея Михайловича. Однако ему я бы, как говорят, без сомнений доверил прикрывать спину в бою, а вот с Горбачом в строю и рядом не рискнул встать.

— Сергей Аркадьевич, а вам сколько лет? — внезапно озадачился Титов.

— Сорок шесть, — рассмеялся тот. — Не тушуйтесь, вы не первый, кого моя наружность в заблуждение вводит. Как говорят, маленькая собака — до старости щенок.

— Простите, я вас перебил. А в чём выражается эта натура Горбача? Он производит довольно приятное впечатление.

— Да вот я потому и не хотел ничего говорить, потому что по сути-то ничего плохого про него сказать нельзя, а всё, что есть, это домыслы и, если угодно, чутьё. Своё мнение и убеждения он обычно держит при себе, и вроде бы — бог с ним, личное дело каждого. Казалось бы, ненавязчивость — весьма неплохая черта. Однако… ну вот видите, я даже толком объяснить не могу, что с ним не так. Не крал, не врал, не подставлял, но всё равно не по душе. Хотя нет, вот сейчас придумал, как это чувство назвать. На мой взгляд, он неназойлив и необщителен не из внутренней сдержанности и скрытности, а словно бы из брезгливости. Никогда грань не переходит, никогда не теряет контроля, но, однако, отношение — оно чувствуется. Во взгляде, в некоторых жестах, в каком-то общем облике. Вот как-то так. Надеюсь, я не запутал вас таким отзывом.

— Напротив, складывается весьма занятная картина. — Натан слегка качнул головой и задумчиво потёр подбородок.

Титов, помимо всего прочего вроде личных впечатления от встреч с Горбачом, прекрасно помнил ту характеристику, которую дал старому знакомцу Меджаджев. И вот с ней сегодняшние слова Глухова отлично сочетались. Ведь и Руслан Яхъяевич отмечал заносчивость Горбача-ребёнка, а такие черты характера внезапно не пропадают. А вот спрятаться, уйти вглубь…

— Это всё? Или, может быть, что-нибудь еще припомните? Что он любит, чем увлекается? Или он вообще ни о чём не разговаривал, кроме службы?

— Нет, отчего же. Он увлекается местной историей и генеалогией, — ответил Глухов. — А что любит… Знаете, есть порода людей, которые зависят от вещей. От обычных, повседневных, не тех, о которых вы подумали; от вещей, а не от вещей. Одежда, драгоценности, статуэтки, картины, что угодно. Самый наглядный пример — это страстные коллекционеры. Для них необходимость обладания неким желанным предметом может стать роковой, они какую-нибудь старинную вазу могут оценить дороже человеческих жизней и отдать за обладание ей что угодно.

— Горбач — коллекционер? — озадаченно переспросил поручик.

— В некотором роде. Может, не в утрированной степени, но для него вещи значат по-настоящему много, причём ему куда важнее внешний облик, нежели содержание. Мне он, может, потому так и несимпатичен, не люблю я подобных барахольщиков. А почему вы, собственно, им так интересуетесь? Подозреваете?

— Проверяю, — уклончиво ответил Натан. — Скажите, Горбач ведь дежурит именно здесь? И когда это происходит, насколько часто он остаётся в одиночестве? Мог, например, незаметно отлучиться на некоторое время?