Удочеряя Америку

Что бы подумала его мать о таких людях? Он хорошо знал, что бы она подумала. Он привел домой Зибу и познакомил с матерью, но родственников ее не упоминал. И мать, благосклонно принявшая Зибу, ни разу не предложила собраться обоим семействам вместе. Впрочем, мать бы, вероятно, и при другом раскладе не спешила со знакомством. Она частенько бывала такой – замкнутой.

Осенью занятия в университете возобновились. Сами писал диплом по европейской истории, Зиба перешла на старший курс. К тому времени они были по уши друг в друга влюблены. Сами снимал плохонькую квартирку за пределами кампуса, и Зиба проводила там все ночи, хотя одежду держала в своем общежитии – чтобы семья ничего не заподозрила. Родственники являлись еженедельно, с завернутыми в фольгу мисками баклажанной икры, с домашним йогуртом. Они прижимали Сами к груди, целовали в обе щеки и спрашивали, как подвигается учеба. Мистер Хакими не одобрял его выбор – европейская история не самое перспективное поприще. «Что будете с этим делать? Учить, – рассуждал он. – Станете профессором, будете учить студентов, которые, в свой черед, станут профессорами. Как те насекомые, что живут лишь несколько дней ради одной цели – произвести себе подобных. Разве это разумный план? Я бы не сказал!»

Сами не утруждался с ним спорить. Только посмеивался: «Каждому свое».

Но каким-то образом – как это произошло? – к тому времени, как они с Зибой поженились (следующим летом, в конце июня), он согласился работать в компании ее дяди. «Пикок хоумс» застраивала перспективные регионы Северной Виргинии и округа Монтгомери и как раз планировала охватить Балтимор. Поначалу работа считалась временной – просто попробуй, твердили все, не понравится, осенью вернешься в университет. Ему понравилось. Он полюбил эту роль доброго волшебника, пары сообщали ему свои драгоценные, трогательно подробные мечты («Хочу плиту с панелью управления на уровне глаз. Хочу нишу для стола рядом с холодильником, где жена будет готовить на всю неделю»).

Он подготовился к профессиональному экзамену и сдал успешно. Переехал в новенький домик фирмы, Зиба устроилась на работу к кузену Сирузу в «Сируз дизайн» («Серьез-дизайн», произносили многие клиенты) и обставляла дома, которые продавала «Пикок хоумс».

Если Мариам и огорчало, что Сами отказался от академической карьеры, она об этом молчала. Да, конечно, для нее это разочарование – но это его выбор, считала она. Она держалась любезно с Хакими-старшими, с Зибой была очень ласкова. Сами видел, что Зиба пришлась ей по душе, и едва ли только потому, что девушка тоже была родом из Ирана. Мать даже отдала ему обручальное кольцо, которого он никогда прежде не видел, – старинное, с бриллиантом. Хакими и те были удовлетворены. Может, и не вполне удовлетворены, для этого бы понадобился огромный камень, но, по крайней мере, они выразили благодарность. О, с обеих сторон все вели себя наилучшим манером.

Дональдсоны не пользовались особым иммунитетом, когда Сами принимался высмеивать американцев. Напротив, их-то он обличал с особым пристрастием. Они были удобной мишенью, особенно Битси – в джутовых мешках вместо платьев, с ее стремлением побить все рекорды в употреблении органической пищи и невероятными оборотами речи.

– Похороны своей матери она назвала «торжеством», – сообщил Сами родичам, – так и сказала: «Прошу вас обоих посетить торжество моей матери».

– Может, с горя оговорилась? – посочувствовал отец Зибы.

– Нет, не оговорилась. Дважды повторила: «И пожалуйста, сообщите о торжестве Мариам».

На этот раз запротестовала Зиба.

– Что тут не так? – спросила она Сами. – О похоронах так часто говорят: торжество, торжественные проводы. Это самое расхожее выражение.

– И я о том же! – фыркнул он. – Штамп, расхожее, шикарное выражение.

– Как не стыдно, Сами! Дональдсоны наши лучшие друзья. Они так к нам добры.

Они правда были очень к ним добры. Благодушные, приветливые, гостеприимные. Но лучшие друзья? Тут у Сами оставались сомнения. Не то чтобы он мог назвать других, более близких друзей, но Битси порой действовала ему на нервы. И он не мог удержаться от соблазна посмеяться над ней. Она прямо-таки напрашивалась.