– Поможешь мне с отцом? – попросила она.
– Чем помочь, мама?
– Ты же знаешь, он примется спорить. Скажет, что справляется сам. Но он не может всюду поспеть, Битси. Утром, днем, ночью. А мне то и дело что-то нужно – и я хочу просить и не опасаться, не слишком ли многого я прошу.
Битси выдохнула:
– Ох, мама! – и щекой прижалась к ее макушке. Бедные волосы, такие редкие, что сквозь них ощущается горячая кожа. – Помогу, конечно.
– Спасибо, моя хорошая.
Битси понимала, что должна быть благодарна Мариам, но в ней поднимался гнев. Словно Мариам присвоила себе нечто, принадлежавшее ей. Или сорвала ее план – да, так точнее. Хотя ведь и не было никакого плана, и следовало бы только порадоваться, когда этот план предложил кто-то другой.
Дети смеялись, шалили, мужчины обменивались техническими характеристиками автомобилей, мистер Хакими, кажется, что-то поучительное сообщал жене, однако говорил он на фарси, и Битси не понимала ни слова. Ей приходилось угадывать смысл по интонации, как приезжей в неведомой стране.
4
Сами охотно выступал перед родственниками с домашними скетчами, он даже славился этим. Родственники рассаживались в гостиной с чаем – кто-то из братьев и невесток Зибы, прибывших в гости из Лос-Анджелеса, или парочка тетушек или кузин из Техаса, – и кто-нибудь словно бы невзначай произносил:
– Эти американцы – разве их поймешь?
И рассказывал анекдот для затравки. Например: хозяйка спросила, откуда мы; я ответил: из Ирана. Она: «О, Персия». – «Нет, – сказал я, – Иран. Персия – выдумка. Всегда, с самого начала, был только Иран». – «Ну а я предпочитаю Персию, – сказала она мне. – Гораздо красивее звучит».
Все клохтали и кивали, сами не раз проходили через подобный обмен репликами. Ожидающие взгляды устремлялись на Сами. Тот закатывал глаза.
– Ах да! – говорил он. – Персидские страсти, это мне знакомо.
Иногда этого было достаточно, чтобы на лицах слушателей проступили широкие ухмылки: они жадно ждали продолжения.
– Надо бы ответить ей: «О, если так, разумеется! Двадцать пять веков истории – пустяк, пусть они вас не смущают, мадам!» (Откуда это «мадам»? В таких случаях Сами невольно соскальзывал к более церемонной, даже напыщенной речи.) А она бы заспорила. «Нет, нет! – сказала бы она. – Иран – это новая выдумка. В тридцатые годы они сменили название». А вы ей: «В тридцатые вернули подлинное название». И тогда она: «Как бы то ни было, я лично собираюсь и впредь именовать Персию Персией».
Или же он высмеивал американскую страсть к логике.
– Ради логики они все время судятся друг с другом. По их логике, у любого события непременно есть причина. То есть кто-то непременно виноват, скажут они. Споткнулся на улице, потому что глазел по сторонам, и сломал ногу? Подавай в суд на город! Подавай в суд на магазин, где покупал очки, и на доктора, выписавшего эти стекла. Упал с лестницы, стукнулся головой о шкаф, поскользнулся на плитке в ванной? В суд на домовладельца! И требуй не только оплату медицинских расходов – еще и компенсацию за боль, за эмоциональную травму, публичное унижение, удар по самооценке!
– Ооо, бедная моя самооценка! – стонал кто-то из родственников, и все смеялись.
– Любая неудача для них – личная обида, – продолжал Сами. – Им всю жизнь везет, и они представить себе не могут, что какое-то злосчастье вправе с ними приключиться. Тут какая-то ошибка! – говорят они. Ведь они всегда были очень осторожны. Тщательно читали все инструкции по безопасности – и ярлык ОПАСНО на фене, с подписью:
Или Сами пускался описывать небольшую сценку, демонстрирующую уверенность американцев в том, что весь мир смотрит на них затаив дыхание.
– Представьте: друг моего отца, знаменитый поэт, был приглашен в страну по гранту. Его возили из штата в штат и показывали, как откармливают скот. «Смотрите, сэр, мы применяем самые современные методы ротации посевов, чтобы обеспечить адекватный запас…» Лирический поэт! Горожанин, родившийся и выросший в огромном Тегеране!
Или же объектом исследования становилась пресловутая американская «открытость».
– Они сразу такие дружелюбные: «Привет, ты славный парень», «Как дела, расскажи мне все про нелады с женой», но разве кто-нибудь из них впускает вас по-настоящему в свою жизнь? Сами подумайте! Подумайте!
Или их притязания на толерантность.