Удержи меня

Держа Ками, которая застыла у меня на груди, я тянусь за пультом и выключаю телевизор.

— Нет, — шепчет она.

Я заставляю ее сесть и приседаю перед ней. Обхватывая ее лицо руками, я вижу, как ужас борется с неверием. Она отстраняется от меня и начинает качать головой.

— Что случилось? — задыхается она. Ее глаза встречаются с моими, и черты ее лица искажаются страданием, когда ужас затемняет радужку. — Нет. Не смотри на меня так. — Она начинает качать головой. — Нет, этого не может быть. Это ошибка.

Я сажусь рядом с ней и, обняв ее за плечи, притягиваю к своей груди.

Ее тело содрогается, затем она спрашивает:

— Что только что произошло?

— В твоего отца стреляли, — говорю я Ками, не приукрашивая это.

— Нет, — снова выдыхает она, и похоже, что она все еще пытается смириться с этим фактом.

— Мне чертовски жаль. — Я целую ее в волосы. — Давай я позвоню и посмотрю, что можно выяснить.

Может быть, ему повезло, и выстрел не убил его.

У нее вырывается вздох, затем она всхлипывает:

— Пожалуйста. Может быть, с ним все в порядке.

Я быстро набираю номер Святого Монарха, и когда отвечает директор Козлов, я спрашиваю:

— Убийство подтверждено?

— Да.

— Господи, — бормочу я, когда в моем ухе раздается еще один сигнал вызова. — Спасибо.

Я заканчиваю разговор с директором Козловым и отвечаю на звонок от Николая:

— Да?

— Я только что получил известие, что Морис Дюбуа был убит.

— Я позвоню тебе позже. Я нужен Ками.

— Хорошо.

Я заканчиваю разговор и бросаю телефон на кофейный столик. Глаза Ками застыли в ужасе и прикованы ко мне, как будто у меня есть сила исправить эту ситуацию.

Я качаю головой.

— Прости, детка. Убийство подтверждено.

Черты ее лица искажаются от боли, когда она пытается отдышаться после удара.

Я заключаю ее в объятия и покрываю поцелуями ее волосы и висок.

— Мне так чертовски жаль. Я пытался позвонить ему, но он выключил свой телефон.

— Нет, — всхлипывает она, прикрывая рот руками. Она продолжает трясти головой, шок явно слишком силен для нее.

Внезапно у нее вырывается душераздирающий звук, и она приваливается ко мне. Мое гребаное сердце разрывается из-за нее, когда она безудержно плачет.

— Я держу тебя, детка. Хотелось бы мне забрать у тебя эту боль, — говорю я, пытаясь утешить ее единственным известным мне способом.

Проходит около тридцати минут, прежде чем ей удается успокоиться и справиться с первоначальным шоком.

Когда она отрывает лицо от моей груди, на ее лице появляется странное спокойствие.

— Я не знаю, что делать, — бормочет она бесстрастным тоном. — Думаю, мне следует кому-нибудь позвонить… кому?

— Нет. — Я обхватываю ее лицо и большими пальцами пытаюсь вытереть немного ее слез. — Я со всем разберусь.

Она снова медленно качает головой, выглядя потерянной и ошеломленной.

— Но что мне делать?

— Ничего, детка. Предоставь все мне и просто… разберись с тем, что произошло.

— Как? — Слово с трудом вырывается из ее горла, прежде чем новая волна слез захлестывает ее.

Я снова обнимаю ее и, проводя рукой вверх-вниз по ее спине, говорю:

— Просто поплачь, детка. Выпусти все это.

— Макс, — стонет она, от невыносимого горя ее голос становится хриплым. — Я не могу потерять своего отца. Он — все, что у меня есть.

Нет. У тебя есть и я.

— Я здесь, — говорю я с обещанием, что никогда не уйду, омрачая свой тон. — Ты не одна. У тебя есть я. Я помогу тебе пройти через это.

Мои слова, кажется, не доходят до нее, когда она истерически рыдает:

— Он не может умереть. Почему? Почему они убили его? Нет, он не ушел.

Все, что я могу сделать прямо сейчас, это обнять ее, когда она срывается.

— Я держу тебя, Ками, — продолжаю повторять я.

И я никогда тебя не отпущу.

Глава 28

Ками

Не могу поверить, что папа мертв.

Мои глаза опухли, а губы пересохли от всех этих слез.

Макс звонит, чтобы узнать, что происходит. Кладя телефон на кофейный столик, он кладет руку мне на спину и наклоняется вперед, чтобы видеть мое лицо.

— Я снова разговаривал с директором Козловым, и он заверил меня, что твоей жизни больше ничего не угрожает.

— Это не имеет значения, — огрызаюсь я, внезапно охваченная волной гнева. — Что ты узнал о моем отце?

Он придвигается ближе ко мне, притягивая меня обратно к своей груди.

— Он был объявлен мертвым на месте преступления. Он был убит выстрелом в голову. Он не страдал.

Мое лицо искажается.

— Он не страдал, — повторяю я слова, хотя они не приносят никакого утешения. — Папа, — выдыхаю я, чувствуя, как опустошающая душевная боль пронзает меня.

Воспоминания о папе всплывают в моем сознании, и каждое из них сжимает мое сердце до тех пор, пока не остается ничего, кроме невыносимой боли.

Его улыбка.

Его смех.

То, как он смотрел на меня со всей любовью в мире.

Горе захлестывает меня, и каждый мускул в моем теле напрягается. Неконтролируемые рыдания вырываются из меня, и я пропитываю рубашку Макса своими слезами.

Как мне жить дальше без тебя, папа?