Удержи меня

– Говорит, споткнулась, упала. Все в таком духе. А тут увидела на ее руке синяки от пальцев. – Голос миссис Томпсон звучал расстроенно.

– Ужас!

– Ума не приложу, что делать. Адам старается меняться, но сама понимаешь. В общем сказала, чтобы держалась от него подальше.

Слушать дальше Макс не стал. Он развернулся и побежал к себе в комнату, где упал на кровать. Есть расхотелось.

«Я не такой, не такой!» – думал Макс, утыкаясь лицом в подушку. У него не получалось оставаться равнодушным к чужому мнению.

Почему его не любят? Макс ни разу не слышал, чтобы его родители беспокоились о нем. Чем эта Эрика лучше? Он же прилагал столько усилий! Но никто не замечал! Никогда!

В итоге, видимо, последовав совету матери, Эрика перестала с ним разговаривать. Совсем. Если раньше она всегда здоровалась и прощалась, то сейчас просто молча проходила мимо и забивалась в свой угол.

Она перестала брать его игрушки, даже с той самой полки, обходясь принесенным с собой альбомом с карандашами и дурацкой куклой, которую нашла на улице.

Макс знал, что сильно обидел ее в тот день. Видел, как она всеми силами старается не разрыдаться. И не испытывал ничего, кроме отвращения. К себе. Ведь Эрика была не виновата, что ее родители не могли просто так купить ребенку красивую игрушку. А он не просто раскритиковал куклу, но и намеренно оскорбил ее саму.

Но больше всего бросалась в глаза ее молчаливость во время игр. Раньше она постоянно что-то тихонько говорила: плюшевые звери вели друг с другом странные беседы, ужасно нарисованные принцессы просили помощи у таких же страшных принцев, а парившие над ними кособокие драконы рычали. Сейчас же в игровой стояла оглушающая тишина.

Макс понимал: он добился желаемого – показал собственное превосходство, запугал. Вот только даже мало-мальского удовлетворения это не принесло. Он скучал по так раздражавшим раньше «привет» и «пока». И понятия не имел, что же делать. Извиниться? А поверит ли она теперь в искренность его слов?

После долгих раздумий и пары тягостных, неловких, невыносимых встреч Макс решил доказать, что может быть другим. Лучше, порядочнее. Даже если Эрика в итоге не простит.

Кто знает, хватило бы у Макса сил довести задуманное до конца, если бы о его неподобающем, с ее точки зрения, поведении сына не узнала Кэролайн.

Тренировка по лакроссу не задалась с самого начала. Макс вообще ненавидел лакросс. Этот вид спорта выбрала мать, потому что он был широко распространен в их среде. Только вот его, конечно же, никто не спросил, как и в случае с конным спортом. Макс несколько раз говорил, что боится лошадей, но мать считала, что постепенно страх пройдет. Вот только несколько лет спустя ничего не изменилось. Да, Макс научился держаться в седле, но выездка по-прежнему не давалась – мысль о том, что лошадь будет прыгать через барьер, наполняла его ужасом.

Успехи в лакроссе тоже оставались посредственными. Макс не был командным игроком и часто подводил партнеров в угоду личным амбициям. Сегодня тренер опять отчитал его при всех, так что настроение упало до нуля.

Макс влетел в игровую и с яростным криком швырнул сумку со спортивной формой в стену. Следом за сумкой полетела ракетка и тяжелый паровоз от электрической железной дороги, которую он зачем-то переставил ближе к двери.

– Ненавижу! Как же я все это ненавижу!

Если бы Макс знал, что мать дома, то постарался бы сдержать переполнявшую злость.

– Что здесь происходит? – пытавшийся отдышаться Макс резко обернулся, растерянно уставившись на явно недовольную мать.

– Ничего.

– Ничего? Почему спортивная сумка валяется? И ракетка?

Макс опустил голову. Возразить было нечего.

– Хочешь сказать, кричал сейчас тоже не ты? – мать огляделась и заметила сидящую в самом углу Эрику, смотревшую на происходящее встревоженным взглядом. – В мой кабинет, Максимилиан.

– Но, мама…

– Немедленно! – отрезала мать, не давая ему закончить.

Макс замер напротив тяжелого деревянного стола, понимая, что его ждет. Он ненавидел приходить в кабинет матери. Выполненный преимущественно в темных оттенках интерьер давил, заставляя чувствовать себя маленьким и беспомощным. Мрачности добавляли вечно задернутые портьеры. Мать предпочитала работать с включенной настольной лампой, чтобы, по ее словам, ничего не отвлекало. Свет, отбрасываемый абажуром из зеленоватого стекла, придавал лицу матери нездоровый оттенок.

Опустившись в массивное кожаное кресло, она смерила Макса взглядом, выражавшем одно лишь недовольство.

– А теперь поговорим как взрослые люди, – начала мать.

Макс вздохнул и уставился на носки неудобных, узких для его ступни, мокасин, которые носил дома. Он предпочел бы кроссовки, но мать считала их обувью исключительно для занятий спортом.

Тем временем мать ледяным тоном начала объяснять ему, почему подобное поведение недопустимо, особенно на глазах у прислуги.

– Эрика не прислуга, мама, – попытался было возразить Макс.

– Она дочь горничной.