Удельный князь

Уголья и руду каждый раз, по-разному. Крицу эн плавим куда дольше, чем нашенские , по шесть часов кряду! Часы у нас имеются, два горшка с песком да оконцами, а внутри круги черные, по ним то и смотрим время. Ранее и слова таково не ведал.

Работа тяжкая, жарко. Крицу то и дело ворошить приходится. Однако же, стоит тута бочка, а из неё труба с дырками торчит. И в бочке той завсегда водица прохладная. Дабы батраки не сомлели, они к ней подходят, да нажав палку водицу отворяют, что малыми струями льётся. И откудова он сие ведает то?

Есм у нас и второй мастер, да как мастер, во внуки годится. Смотрит за второй печью, где крицу на свиное железо плавят. Ходит важный, аки боярин. Тыкает батраков в нос грамотами что зовётграфиками. В той то печи и куда больше премудростей. В ней же свиное железо на уклад варии. Ох и намучались втроём с этими шестами проклятыми. Больно тяжко воровать налипший уклад.

Вышли, опосля, с Прохором на свежий воздух. Присели испить квасу ледяного. Он значится усы утёр, по спине мне хлопнул и глаголит:

— Мазохизм енто пудлингование, мастер. Будем цепной миксер ставить.

Какой такой мазохизм, что за миксер? То и дело Прохор слова чудные изрекает. С виду вроде наш, а как послушаешь, вроде и нет. Чудной он.

* * *

После инспекции гайки закручивать не стал. Работа в цехах и без того шла в жёстком режиме, относительно менталитета средневекового крестьянина. Постоянно трудится по двенадцать часов в день люди не привыкли. Восемь, и то далеко не все осиливают, несмотря на контролёров и авторитет старшин.

Разобравшись с текучкой, пришёл к Ставру в цех и говорю.

— Чертежи новой пильной рамы привёз. На детали труда на треть меньше , а уклада вполовину, супротив прежней.

— Добро, — ответил глава цеха, цепко рассматривая набросок.

— По первой, сладим малую модель, дабы уразуметь кинематику. После и в серию запустим. Продолжил он. Ставр всё активней пользовался словечками из моего лексикона.

— Сразу делайте, времени нет на модели. Глянь, сколько всего ещё надобно! — Протянул я мастеру обновленный план для цеха.

— О-о-o-х ты же! Двенадцать пильных рам, да приводов вдвое больше! Шесть станков для фрезеровки, да четыре пазы бить. Возмутился Ставропольского от души завидев цифры.

— Осилим?

— Мы тута не пироги печём. Прочие работы как же? Не успеем усё. Аки пчёлы трудимся в п и всё одно не успеваем.

— Надо, Ставр, надо. Без станков сильных не сдюжим острожек и цеха. Брус и доски нам потребны аки воздух.

— Усё на пути твои идёт, аки в пропасть бездонную.

— О том и толкую. Надоьно сделать так, чтобы доски и бруса у всех в достатке было.

— В достатке говоришь? — Ставр повернулся, достал из выдвижной полки листок. — Подсчитал намедни, — протянул листок с перечнем станков.

Я присвистун.

— А то! Но коли осилим, людишек у меня изрядно освободится. Только пустое всё, — Ставр скривился и тяжело вздохнул, — где столь меринов возьмёшь, а особливо пил кованных? Их и без того не хватает. Вона, — отмахнув рукой показал аккуратно уложенную гору из брусков и досок. — Сколько комплектов пильных дожидается, не поспевают ковать.

— Меринов Блуд с Ельца гонит, а с пилами разрешу вопрос не сегодня-завтра.

Я ведь действительно вернулся на базу, чтобы вернуть давно презревший проект.

— Выходит, бросать усё и делать рамы да дорожки конные? Спросил Ставропольского.

— Выходит так, — и добавил следом, — А как у нас дела с сорок шестым проектом?

— Сорок шестым? — Ставр деловито повернулся к высокому открытому шкафу. Крякнул. По цифре нашёл нужную ячейку и вытащил оттуда папку. — На три четверти готов. Руки не доходят, он то зелён.

— Уже нет! — взяв лист, уголок закрасил красным карандашом. — Сроку вам седмица, но коли выйдет раньше, с меня не заржавеет.

— Ужель уклад катать будем аки полоски медные?! Помнится кто-то в травень грозился запустить сию машину.

Не найдя, что ответить, развёл руками. Ставр же взял обратно мои бумаги и продолжил рассматривать наброски.

— Гляжу новый механикус удумал? А говорил, с новинами обождем до зимы.

— Зарекалася бабка не болтать…

— Лады, — Ставр махнул рукой. — Понятие имею, не разорваться тебе. Лучше разъясни, что ента за рама с полозьями. И кривошип с колесом в маховую сажень... Зачем? Ужель дубы вековые на доску пускать?

— Штрипсовый.

Ставр выпучил глаза, чего за ним редко водилось и тихо заговорил:

— В нашенском цехе, Прохор Михайлович, дурными словами не ругаются! Сам за то штраф, в двадцать резан положил.

— Что? — я не сразу сообразил, а как понял, от души рассмеялся. — Механизм то! — озорно отвечал ему. — Камень режет. Видишь, какие пилы тонкие, они водою с песком смачиваются дабы не сломаться. Штрипс, по-нашему, лента.

— Не по-нашему, а по-твоему. По-нашему очелыш то. Что ни день, то слова чудные записываю и всё одно тень на плетень наводишь, — недовольно буркнул Ставр. — А песок, значится, заодно камень режет. Ишь ты. Хитро удумано, а не велик маховик то?