Удельный князь

— Добро. Княжич Глуховский, Мстислав Сергеевич давеча мытарей наших батогами да кнутом потчевал, через что обиду нанёс всему Новгороду. Ежели каждый…

— Колыван, пошто воду мутишь. Ты же грамоту на промыт выкупил. Али думаешь, не ведаем, кто молодого Гедиминовича с дружиной на Онегу отправил?

— И через то, вам всем помог, Литву всемерно ослабив.

— Ужель думаешь, что побьет Мстислав нашего князя?

— Ты в своём ли уме?

— Лжа!

Колыван ухмыльнулся и ответил:

— Побьёт он Александра али нет, мне неведомо, но Новгород при любом исходе выиграет.

— Наговариваешь. Князь тебе илектрон перебил, вот ты и взъелся. Ни к чему нама с Глуховскими в тяжбу вступать.

— Не в иликтроне дело. Не смотрите, что он молод. Вот что я вам скажу, Калита супротив него аки дитя. Знамо ли вам бояре что князь сей торг без нашего дозволения устроил?

— Эка невидаль. Он же на своей земле устроил его, не на нашей.

— Так-то оно так, вот только он тамгу не смотрит и сам ту с гостей не берёт! Не берёт ни мыто сухое, ни водяное, а тако же посаженное, полозовое, головщину, явку, осьмничее, гостинное, порядное и прочея.

В горнице после его слов установилась гробовая тишина.

— Знамо ли Совету Господ, что мехов в Шуйский корелы уже не свозят? Что половина гостей с Бадожского погоста к нему на Онего перебралось? — Колыван повернулся к архиепископу. — Владыко, Мстислав свои меры завёл с цифирью латинской. Оковы, бочки, весы и гири не клеймены. Мерины, скот и холопы без пятна ходят!

— Что же ты такое глаголишь, Колыван?! — встрепенулся святой отец. — Об таких грехах я и не слыхивал, не видывал. Не разумел, что христианин добрый такое непотребство сотворить способен.

— Ентот и не такое способен. Плевал князь Глуховский и на церковь святую, и на Новгород Великий, и на самого царя Озбека!

В наступившей тишине отчётливо раздался звук от упавшей из рук служки братины.

— Вороны вы глухие! — поднял голос Колыван. — Тать на наших землях торг самолично устроил, а вы тута сидите клювами щёлкаете! Ежели не задушить его, он чернь городскую супротив нас, господ, поднимет! Не слыхали, что про него в корчмах черных треплют? А зря.

— И что же?

— Пришёл мол спаситель сирых да убогих! Обережник люда черного супротив татар и бояр безбожных. Байки сказывают одна другой краше. Кормит мол служек вдоволь. Мясо и рыбы подают через день на красну скатерть. Батраков не порет зазря, аки отец родной лелеет. Сказывают про терема, кои он хлопам строит. На столбах те стоят, двукровные да камнем чёрным крыты. Окна же не из льда али пузыря бычьего, а из стекла прозрачного в два локтя ширины.

— Сказки то!

— Брехня! Не бывает такого стекла.

— А вот хрен тебе, Вышата. Мой ходок в том доме гостевал. А стекло у него не ромейское, не персидское, а свойской выделки.

Колыван имел информацию из несколько источников и довольно точно описал ситуацию, сложившуюся в острожке, чем вогнал Совет Господ в полный ступор. Подобного непотребства Калита умыслить не мог даже во сне. Нет, отжать хлебное место, своего человека поставить — это было понятно и ясно. Бояре, окажись на его месте действовали точно также. Но подрывать сами основы, делая волоки, дороги бесплатными, не собирая налогов!!! Разрыв шаблона был глубок.

Итогом бурных обсуждения стало решение на Бело-озеро идти, но прежде зорить дотла торг самовольный и самого князя с острожком. По ходу пьесы, напуганный Колываном Совет, отозвал все выданные мытной избой документы: купчую на землю, обельные грамоты на добычу меди, свинца и прочих плюшек.

* * *

Александр был довольно образованный человек для своего времени. В совершенстве владел греческим и латынью и читал про своего тёзку, великого полководца Александра Македонского, который в его возрасте начал покорять мир. Того же хотел и внук Гедимина. Славы и власти. Власти и славы, а эти субстанции обычно требовали денег. Много денег. Князь не бросился наобум и проверил слова Колывна, к его удивлению, они подтвердились. Во многом. Хотя были и те, кто его отговаривал от «лёгкой» добычи. Послушавшись наместника, он решил не рисковать и взял в поход всю дружину, сняв даже воев с Орешка. Почти шесть сотен двуоконь! Такой силы под его рукой ранее не было. Сила пьянила, словно крепкое вино, словно медовый поцелуй красавицы в майскую ночь.

Под лучами зимнего солнца бликовали острия копий, мерно покачивались наконечники шлемов. Укутавшись в плащи от злого ветра, его сотни нескончаемым маршем уходили за горизонт по накатанной санями колее. Дорога была диво как хороша. Два, а то три всадника в ряд шли. Прозвучал рог!

Около передового отряда мелькнул красный парус самоходных саней. Раздался едва слышный хлопок и один из воев свалился бездыханным.

— Kad tave perkūnas nutrenktų![ii] Не выдержал князь и выругался на родном. Опять чёрное ведовоство! На что он рассчитывает? Глупец! Жалкие обстрелы лишь злят воев, но они уже готовы к кровавой тризне.