Удар судьбы

Лешка и сам не понял, что его так поразило в светлых водах ручья. Вроде пронеслось что-то, несомое быстрым течением. Пронеслось… Да мало ли грязи? И все же — прорвалось в сознание, взорвалось — господи, да что ж это было?

Пластиковая пивная бутылка! Она самая! Большая такая, родная, с вымокшей желто-синей этикеткой, самое дешевое — «Жигулевское»! Откуда она здесь… Нет… Если она здесь, то…

Бросив корзину, Лешка побежал по берегу ручья, разбрасывая по сторонам комки мокрой глины. А стремительное течение словно бы убегало от него, журчало под камнями, ловило стремниной солнце. А Леша бежал, бежал, бежал, всматривался, нисколько не опасаясь споткнуться, позабыв о корзине, о невыполненной на сегодня работе, о бритоголовом надсмотрщике Кызгырлы, обо всем…

Только бы не упустить, только бы догнать, рассмотреть… И тогда… И тогда? И тогда!

Кажется, впереди что-то блеснуло. Во-он, под тем камнем… Ага! Юноша спрыгнул в воду, нагнулся, зашарив под камнем руками… Нет! Не может быть! Он не мог так ошибиться… Ведь видел же! Точно видел. И вот…

Просто кусок старого сена — желто-коричневый, с какой-то синей прилипшей тряпкой, ничуть не похожий на полуторалитровую пластиковую бутыль. По Лешкиным щекам потекли слезы. Ну, как же? Ну, как? Как же он мог так ошибиться?

С раздражением отбросив мокрое сено, юноша запрокинул голову и посмотрел в небо — синее, чистое и высокое и долго стоял так, глотая горькие слезы.

В этот момент и накинул на него аркан бритоголовый надсмотрщик Кызгырлы. Свалил с ног, потащил по каменистой почве. Острые камни царапали щеки, больно впивались в ребра. Лешка не реагировал.

— Ты знаешь, что полагается за побег? — заглянув ему в лицо, начал было бритоголовый, но, присмотревшись, лишь махнул рукой и сделал знак парням:

— Тащите в дальний амбар. Пусть хозяин решает.

Хозяин, Ичибей Калы, выглядел зло и хмуро. Под стать ему была и охрана, и даже согнанные во двор невольники: скотоводы, привратник и прочие. В центре двора, голый по пояс, стоял Лешка — Али, — время от времени окидывая собравшихся презрительно-безразличным взглядом.

Грозно осмотрев всех, Ичибей произнес весьма прочувствованную речь, которую Лешка, может, с удовольствием бы и послушал, да только вот беда — не понимал ни слова. Впрочем, хозяин недолго злоупотреблял терпением публики. Злобно ощерившись, обернулся, дав знак Кызгырлы…

В общем-то, ничего нового. Снова козлы, вытащенные на середину двора, снова плеть, только удары на этот раз оказались куда как болезненней, крепче. Так, что Лешка едва не кричал. Но, странное дело, с каждым ударом из него выходила та апатия, что владела юношей вот уже недели три.

Лешка стиснул губы.

Бей, бей. Кызгырлы! Ударь, ударь еще. Сильнее, чтоб лопнула кожа… Что б не привыкал. Что б не казались столь уж желанными сон и похлебка. Что б знал — здесь всегда могут сделать с тобой все, что хотят. Что б наконец думал. Что б снова стал человеком! Уй!!! А не ко всему безразличным животным! Бей, бей, Кызгырлы!

Экзекуция вскоре кончилась — Лешка даже не понял, когда. Спину, конечно, жгло. Но так, вполне терпимо. А ведь бритоголовый был достаточно силен для того, чтоб одним ударом перешибить позвоночник. Мог бы… Но не делал этого, да и вообще, бил довольно щадяще — не хотел испортить хозяйское добро. Да, что и говорить — иногда скупость Ичибея Калы оборачивалась благом.

— Идем! — Кызгырлы рывком поднял парня с козел.

Сплюнув, Лешка, пошатываясь, направился к хижине.

— Нет, не туда, — негромко произнес бритоголовый. — Иди на задворье, наказание еще не закончено.

Ну, надо же, не закончено! Вот уроды. Интересно, что там они еще придумали?

Уроды придумали земляную яму, куда и бросили несчастного парня. Узенькая — не сядешь, и вместе с тем достаточно глубокая — краев рукой не достать, не вылезешь. Лешка поначалу обрадовался — подумаешь, всего-то навсего яма, ну узкая, ну глубокая — и что с того? Однако, простояв полдня, ощутил, как жутко заныла поясница. Затекли и руки — их ведь было не вытянуть, приходилось либо скрещенными держать у груди, либо, как солдат по стойке смирно — опустить вниз, либо, наоборот, поднять кверху. Так вот зачем они его развязали, собаки! Чтобы усилить мучения. Ну, садисты чертовы, чтоб вам ни дна ни покрышки. Лешка попытался сесть — но без толку, лишь поцарапал разбитую спину и чуть было не закричал от боли. Сволочи! Это ж надо такое придумать. Вроде бы ничего особенного, а вот, поди-ка, постой.