Удар судьбы

На следующий день с раннего утра невольников выгнали на очередные работы. Владос ушел в гончарную мастерскую на заднем дворе, из соседней хижины отправились по хозяйским делам скотники, ну и, так сказать, разнорабочие тоже не остались без дела — на этот раз бритоголовый Кызгырлы погнал их копать канаву — отводить со двора водосток. Земля здесь оказалась твердая, каменистая, и большей частью приходилось орудовать не лопатой, а киркой, выгребая руками камни. Лешка на этот раз действовал похитрее — экономил силы. И — точно так же, как и его горе-напарники, Гаша с Каимом — зорко следил за надсмотрщиком. Как только тот отходил — так откровенно филонил.

— Эщщ! — как-то по-звериному осклабился Гаша (или Каим, они были чем-то похожи). — Ти, урусут! Работай! Работай!

Лешка перехватил кирку поудобней и ухмыльнулся:

— А не пошел бы ты к белой верблюдице в зад?!

— Ащщ! Щякал!

— Ну, что прищурились, уроды? — разозлился Лешка. — А ну, подходи под раздачу! Что, неохота?

Оба парня опасливо попятились — видать, хорошо помнили вчерашнюю драку. А Лешку уже несло: зло прищурив глаза, он выбрался из выкопанной наполовину канавы и, размахивая киркой, пошел, словно в последний бой.

— Стой!

Лешка обернулся: невдалеке стоял Кызгырлы и целился в него из лука.

— Ну?! — повернувшись к нему, закричал юноша. — Давай, гад, стреляй! Чего ж ты не стреляешь? А, не хочешь погубить хозяйское добро?

— Положи кирку, Али, — вдруг опустив лук, невозмутимо посоветовал бритоголовый. И где он так выучился русскому? Надо же — весь акцент пропал!

— Положи, отдохни и работай, — спокойно продолжал Кызгырлы. — Ты, конечно, будешь потом наказан. Как и эти два ишака! — надсмотрщик бросил злобный взгляд на Каима с Гашой. Те виновато потупились.

А бритоголовый, отбросив в сторону лук, уселся на камень… если б здесь курили, так, наверное, и закурил бы — выдержка у него оказалась железная. Можно было бы, конечно, ударить его с размаху по шее, затем разогнать остальных, затем… А что затем? Лешка чувствовал, как уходит из него весь боевой запал, да и ударить с размаху безоружного как-то не получалось. Ну, просто невозможно было!

Лешка с силой воткнул в землю кирку и тяжело уселся рядом.

— Молодец, — одобрительно кивнул Кызгырлы. — Отдыхай. Вон там кувшин — можешь попить.

Лешка напился.

— Отдохнешь, начинай работать, — поднявшись на ноги, бритоголовый подобрал стрелы и лук и удалился, многозначительно посмотрев на Гашу и Каима.

Лешка немного посидел, потом взял кирку… И работал уже так, как хотел. Получилось даже более производительней, нежели раньше. Уроды — Гаша и Каим — делали вид. Что Лешки вообще с ними нет. Не подкалывали, не орали, не гыркотали по-своему — лишь иногда шипели, как змеи, — «ишь, ишь».

А вечером, как честно предупредил Кызгырлы, наказали всех троих. Просто говоря, разложили на вытащенных во двор козлах, да высекли. Больно, но не очень сильно, так, чтоб назавтра работать могли. Разве ж нужны хозяину больные рабы? Нет, понятно…

Назавтра была опять та же канава, потом еще одна, потом из камней складывали забор, после месили и таскали глину… Работы в хозяйстве Ичибея хватало. И большей частью это был труд тяжелый, монотонный и отупляющий — как раз для рабов. Каждый день одно и то же. Ну, почти одно и то же. Днем — работа, вечером — жиденькая похлебка и сон. Утро — вечер. Работа — похлебка — сон. И так, одуряюще, день за днем. По-прежнему было жарко, но по ночам все чаще затягивалось тучами небо, и шли дожди, и гремели грозы. Только Лешка их не замечал. Он вообще теперь мало что замечал… Даже с Владосом не разговаривал, а, поев, сразу же засыпал. Утро — вечер, утро — вечер. Работа — похлебка — сон…

Точно так же, впрочем, вели себя и остальные рабы. И вот однажды…

Они в очередной раз таскали глину с берега когда-то высохшего, а после вчерашней грозы — вполне полноводного ручья. Гаша с Каимом и Лешка. Все трое — большими корзинами, грязные. Кызгырлы даже не требовалось за ними никакого присмотра — и так бы никуда не делись эти почти превратившиеся во вьючных животных рабы. Тем не менее надсмотрщик, конечно, исполнял свой долг, время от времени внимательно наблюдая за невольниками. День выдался чудесный — солнечный, но не жаркий. Чистое небо блестело лазурью, с сиреневых гор долетали порывы прохладного ветерка, пахло яблоками и сливами. На зеленом лугу, недалеко от ручья, паслись тучные овцы. В вышине, над лугом, высматривая добычу, парил орел. Кызгырлы, усевшись на плоский камень и положив на колени лук, внимательно наблюдал за птицей. Конечно, барана бы она не унесла, но все же…

Лешка тащил уже черт знает какую корзину, тупо соображая, что скоро наконец и вечер. Миска теплой похлебки, сухая солома, сон. Что может быть лучше? А завтра снова работа… но лучше не думать о том, что будет завтра, гораздо приятнее жить сегодняшним днем, тогда все кажется проще, уютнее — работа, похлебка, сон; работа, похлебка, сон; работа, похлебка…