Удар «Молнии»

Вдруг откуда-то приезжал Мангазов — то один, то со своей женщиной мальчишечьего типа, то с пожилым, представительным мужчиной; тогда вся компания собиралась за столом в зале, и начинались разговоры, воспоминания прошлой службы. Часто вспоминали генерала Дрыгина, и тогда у Сани Грязева на короткий миг возникало чувство ирреальности всего происходящего. Казалось, сам он где-то стоит в стороне, а за столом с незнакомыми людьми — тоже незнакомый, другой человек. Он старался сосредоточиться в этот миг, продлить его и понять, как подобное возможно вообще, однако воля как бы ускользала из сознания, ибо чувство полного раскрепощения было приятнее, и он с полной уверенностью считал, что наконец-то стал самим собой, наконец-то избавился от довлеющего всю жизнь самоконтроля.

Напрочь утратив чувство времени, однажды он проснулся (или очнулся) глубокой ночью и впервые вдруг осознал, что это не голубые сумерки, а настоящая ночь, чужая квартира, рядом спит совершенно незнакомая женщина с каштановыми волосами. Отчего-то снова болит позвоночный столб: болезненные, судорожные волны пробегают от головы к ногам. Он как бы уже привык к такому состоянию, наступающему в определенное время, и знал, что стоит сейчас выпить серебряный стаканчик коньяку — превосходного, которого не пивал никогда в жизни, — армянский «Двин», царь вин, — все пройдет. В этот же раз он лишь подержал стаканчик в руке и снова поставил на поднос. Его вдруг насторожила боль в позвоночнике, точнее, привела к мысли, что это уже когда-то было. Было! Он ощущал электрические подергивающие волны, только давно и в других условиях… Стараясь прорваться сквозь тусклый свет в памяти и приковавшись мыслью к болезненным ощущениям, Грязев осторожно ушел в ванную, заперся там и включил свет.

Слепящая белизна фаянса, стен и сверкание никеля кранов ассоциативно обнажили место, где все это было, — в ялтинском закрытом санатории. Именно там он впервые испытал болевой синдром — первый, самый точный признак, что в его организм были введены психотропные вещества…

Все офицеры «Молнии» проходили специальную психологическую подготовку, в том числе отрабатывалась и способность самоконтроля в случаях применения против них этих самых веществ. В первую очередь следовало выявить индивидуальную реакцию на психотропик — а она была самой разной и проявлялась у всех по-своему, в зависимости от психотипа. Кроме ослабления воли и самообладания, эта «химия» как бы выявляла истинный, «первозданный» характер каждого человека — все теряли голову, но каждый сходил с ума по-своему. Грязев становился совестливым и любвеобильным: выплескивалось наружу то, что было заложено от природы, и то, что сдерживалось в течение всей жизни. Поставив таким образом «диагноз», каждый офицер получал рекомендации, как и за счет чего можно держать себя под контролем, управлять разумом, речью и действиями, — одним словом, не терять головы, если даже она отрублена.

Общих рецептов не существовало, все зависело от индивидуальной психики, и «лекарство» против «химии» находилось в самых неожиданных вещах. Чей-то разум пробуждался от сильной боли, кому-то хватало вспомнить и удержать в сознании скальпель, касающийся живого тела, кто-то воображал, что он — тяжелый, неподъемный камень, вросший в землю. У Грязева действие психотропных средств останавливалось, если он начинал смотреться в зеркало, видеть свое отражение: идиотскую пьяную улыбку, квелые, затуманенные глаза, приоткрытый рот. В пригородном дальневосточном поселке был местный дурачок Паша, который все время ходил будто под воздействием «химии».

— Ангел, спаси меня! — прошептал Грязев и боязливо посмотрелся в зеркало над умывальником. Собственное отражение, вид жизнерадостного идиота привели его в чувство окончательно. Он справился с мимикой, взял себя в руки, только не мог справиться с болезненными волнами по спине.

Боль возникала из-за своеобразной ломки в организме, но в отличие от наркотика психотропик не привязывал человека к себе. Насмотревшись на свою рожу, Грязев отыскал на кухне бутылку «Двина», куда зелье наверняка уже было засыпано, отлил больше половины в раковину и с остатками вернулся в спальню. Очаровательная дама все еще спала — притомилась от трудов праведных… Он включил ночник и сразу же разбудил возлюбленную.

— Что? Ты вставал, милый?

— Мне захотелось коньяку, — признался Саня. — Какой прекрасный коньяк.

— Но я оставляла тебе стаканчик…

— А я захотел еще! Хочу, чтобы ты выпила со мной. Сейчас же! У меня есть слово!

Она взяла бутылку, посмотрела на свет и ужаснулась:

— Ты столько выпил?.. Сашенька, я предупреждала тебя, родной: не пей с утра. Нам же ехать!

— Я всегда в форме! — счастливо засмеялся Грязев. — С тобой хоть на край света!.. Но я хочу выпить с тобой! Потому что мне пришло в голову… Нет, сначала возьми стаканчик! А я из горла…

Он всучил ей коньяк, что стоял на подносе, взмахнул бутылкой.

— Это что, «Двин»? — поморщилась она. — Терпеть не могу! Он нравится только извращенным мужчинам. Я принесу себе «KB». Что вы находите в этом мерзком напитке?