Как ты можешь знать, что бы ты чувствовала, если бы со мной произошло что-либо подобное? Пока не попадешь в переделку, бесполезно что-либо предсказывать. Легко говорить, что на твое отношение ко мне это все никак не повлияло бы, но знать наверняка ты этого не можешь. Может быть, тебе стало бы трудно со мной общаться, даже если бы ты чувствовала, что для меня это будет очень больно.
— То есть ты хочешь сказать, что тебе со мной становится трудно?
— Я говорю, что я не знаю, и я тебе не лгу. Я не могу тебе обещать, что это меня не напугает или не заставит в первое время чувствовать себя неловко. Конечно, черт возьми, это огромное изменение в жизни. Но по крайней мере мы можем попытаться сделать так, чтобы это не испортило наших отношений. Нельзя раздувать случившееся так, как это делаешь ты.
И потом, жизнь не сводится к одним грудям, сексу и телу. Мы же с тобой еще и друзья, а не просто любовники.
— Но я не хочу, чтобы мы были просто друзьями, — с горечью сказала Алекс, снова начиная плакать. Сэм из последних сил пытался скрыть свое раздражение.
— Я тоже этого не хочу, поэтому пусть все идет как идет, Ал. Пусть все как-то утрясется. Мы оба должны к этому привыкнуть и подождать, что будет дальше.
Почему он не может ей солгать? Почему он не может сказать, что все равно ее любит? Потому что тогда он не был бы Сэмом. Алекс всегда любила его честность и прямоту, даже когда они причиняли ей боль. И особенно больно ей было сейчас.
— И чего я совершенно не могу понять, — продолжал Сэм, — это как ты смогла уместить всю свою личность в одну не слишком большую грудь? Я хочу сказать, что ты не фотомодель и не девочка из кордебалета. Ты адвокат. Для того чтобы ты состоялась как человек, тебе не нужны сиськи. Ты умная женщина, которая потеряла грудь — грудь, понимаешь? — а не мозги, так что же ты сходишь с ума?
Он не понимал, что она могла потерять жизнь, что она утратила неотъемлемую часть себя и, не исключено, возможность заниматься сексом. Алекс чувствовала себя совершенно другим человеком.
— Да, я осталась без груди, и какой бы маленькой она ни была, я достаточно тщеславна для того, чтобы не хотеть ходить с рубцом на теле до конца своих дней. Я могу остаться без волос… окончательно стать бесплодной… Все изменилось, Сэм, а ты говоришь, что не уверен в том, как ты будешь воспринимать мое тело. Разве ты не понимаешь, что я все теперь чувствую по-другому?
— Может быть, я действительно чего-то не понимаю. Если бы на следующей неделе мне сказали, что я бесплоден, я бы очень расстроился, но меня бы радовало то, что у нас есть Аннабел. Перестань придавать всему этому такое огромное значение. Ты — это твой разум, твоя жизнь и твоя карьера, все то, что ты делаешь и что ты представляешь, а вовсе не количество твоих грудей. Кому какое дело, сколько их у тебя?
— Может быть, тебе, — честно ответила Алекс.
— Да. Может быть. И что дальше? Единственное, что нам остается, — это попробовать удержаться вместе. Научись жить с тем, с чем ты теперь вынуждена жить, тогда и я, может быть, буду относиться к тебе с нежностью и любовью. Но я не собираюсь всю оставшуюся жизнь сидеть рядом с тобой и сокрушаться — мы от этого оба очумеем, только и всего.
— Так что же ты мне в итоге хочешь сказать?
— Я хочу сказать, чтобы ты перестала себя жалеть и постаралась забыть то, что с тобой произошло.
Его слова, безусловно, не были лишены разумного зерна, но отчасти он все равно оставался совершенно бесчувственным к тому, что она испытывала.
— Понимаешь, я не хочу постоянно помнить о том, что у тебя рак. Я просто не могу, — подытожил Сэм.
Это было честно — честнее некуда.
— Что значит «постоянно»? — Алекс смотрела на него с недоумением. — Это произошло только вчера, и с тех пор я видела тебя дважды, каждый раз — в течение часа. Так что я не могу сказать, что мы потратили на мою проблему много времени.
— А я не могу сказать, что здесь уместно слово «мы». Понимаешь, это именно ты должна справиться с тем, что произошло, и научиться с этим жить.
— Спасибо за помощь.
— Я не могу помочь тебе, Алекс. Только ты можешь себе помочь.
— Я это запомню.
— Мне очень жаль, что ты на меня так злишься, — сказал Сэм с убийственным спокойствием, которое взбесило ее еще больше.
— Мне тоже очень жаль.
Несколько минут они молчали, а потом Сэм встал, не смотря Алекс в глаза:
— Наверное, я пойду. Дома Аннабел ждет. Уже поздно, а я пообещал ей прийти к обеду.