Удар 'Молнии'

Первое ощущение от такого пути было потрясающим: за каких-то тридцать-сорок минут он зарабатывал столько денег, сколько не зарабатывал их никогда в жизни за такой срок. Он не знал, каковы доходы у музыкантов и певцов в подземных переходах Москвы, и полагал, что небольшие, судя по тому, как избалованный, ко всему равнодушный и озабоченный москвич шел мимо, и лишь приезжие останавливались послушать, поглазеть на столичную культуру подземелий и бросить в шапку (чемодан, коробку из-под обуви или просто на асфальт) какую-нибудь мелочь. На Транссибирской магистрали народ был совершенно иной любопытный, изголодавшийся, заводной и невероятно щедрый. Скорее всего потому, что за последние десять лет напрочь отвык и истосковался по национальным ритмам и танцам, сбитый с толку и замордованный африканскими ритмами и эротическими танцами под эти ритмы. И ладно бы, если на танцора-одиночку собиралась пожилая консервативная публика; более всего поражало, что зрителем была молодежь, чуткая к красоте и виртуозности исполнения, особенно заводная и чувствительная. В одной общей толпе были и нищие студенты, и "новые русские" в цветных пиджаках "с чужого плеча", и остепенившиеся, разбогатевшие комсомольцы в строгих костюмах. В Хабаровске навалили столько денег, что можно было взять билет на самолет. Пришлось еще полчаса плясать на "бис", после чего в круг вырвалась какая-то подвыпившая парочка и стала исполнять классическую цыганочку. Тем временем Саня Грязев прихватил кепку, туго набитую деньгами, и скрылся: опять к нему направлялись два стража порядка с дубьем.

Вместо авиабилета в Хабаровске он купил бубен с бубенцами и деревянные ложки: входил во вкус, появлялось желание обогащать свои выступления, вносить разнообразие, оттачивать виртуозность. Он ехал, давал концерты и снова ехал, не уставая восторгаться тем, насколько велика была Россия. Скорость передвижения на перекладных почти в точности соответствовала скорости движения на лошадях, и потому земля проплывала перед глазами медленно, в деталях и лицах. Он успевал всматриваться в каждую деревеньку, в полустанок, а в больших городах иногда задерживался на сутки, с изумленным лицом блуждая по незнакомым местам. Несколько раз он пытался устраивать выступления прямо на площадях, причем благотворительные, бесплатные, - просто не выставлял свою кепку. Поразительно, но такой душевный порыв не воспринимался! Люди останавливались, смотрели и старались побыстрее уйти, увести детей. Однако стоило поставить кепку и для затравки бросить туда пару сотен, как интерес публики резко возрастал. Наверное, люди хорошо понимали, что если молодой, лысый и прилично одетый гражданин пляшет за деньги - это нормально: нищета и рынок становились привычными; но если просто так, без причины, у зрителя закрадывалось сомнение, а не сумасшедший ли это? Не больной ли? Не маньяк?.. Иногда же Сане Грязеву хотелось плясать ради того, чтобы развлечься самому и развлечь публику, ибо даже в Сибири уже чувствовалась весна, вскрылись реки, оттаяли вершины холмов, заблестели отмытые окна и глаза людей...

И всю дорогу его преследовало одно странное обстоятельство: где бы он ни появлялся, где бы ни начинал концерты - всюду появлялась милиция, причем вооруженная автоматами, в бронежилетах и с навязчивой задачей проверить документы у Грязева. Он же, ощутив полную волю, уже принципиально не желал показывать свой новый паспорт, выданный взамен удостоверения личности офицера. В Чите его почти взяли на глазах у публики - подошли с трех сторон и ворвались в круг. Толпа было возмутилась, но блюстители порядка вскинули дубинки. Пришлось уронить на пол всех троих и уходить по-заячьи - петлями и сметками. В последний момент чья-то рука всунула ему кепку с деньгами и ремень сумки. После Читы, по всей вероятности, на него разослали ориентировку и недели две не давали покоя, отлавливая на каждом полустанке. Создавалось впечатление, будто он едет по оккупированной стране с полицейским режимом, и это неожиданным образом вдохновляло его, насыщало дорогу романтикой и приключениями. Что-то подобное Грязев испытывал на учебных тренировках, приближенных к боевым условиям, когда ставилась задача пройти насквозь атомную электростанцию, базу Черноморского военного флота, территорию воздушно-десантного полка, оставив в условленных местах кодированные знаки. Ему доставляло удовольствие оставить пластмассовую карточку на столе начальника охраны АЭС или начальника секретной части флота. Он представлял себе их физиономии, когда офицер особого отдела по телефонному звонку вынимал эти карточки и начинал крутые разборки. Грязева, как мальчишку, трясло от задавленного восторга и внутреннего смеха.