Удар гильотины

– Слишком много свидетелей, – сказал Ритвелд. – Слишком много случайных совпадений. Слишком много странных явлений. Вы не спрашивали у свидетелей, не случалось ли с ними – с каждым – в последнее время что-то странное, что-то вроде исчезновения очков или лужи на полу… кстати, Тиль, что вас только что удивило, я видел, как странно вы посмотрели, наклонившись… А?

– Ничего, – сказал Манн и неожиданно, будто ощутив под кожей зуд от кем-то впрыснутой ему сыворотки правды, добавил: – Впрочем, если хотите, скажу: мне вдруг показалось, что раньше пол в этой комнате был паркетный, а не дощатый. Странно, да? Вот и Казаратте показалось, что раньше окна в доме Веерке опускались, а потом там сделали ремонт… Почему вы на меня так смотрите, вы оба?

– Но Тиль, – проговорила Кристина, хмурясь, – пол у меня паркетный, ты сам видишь.

Манн вскочил, зацепил край журнального столика и на этот раз все-таки опрокинул чашку, но успел подхватить ее в падении, вылилось совсем немного, а на пол так и вообще ничего, Манн поставил чашку в образовавшуюся лужицу, вытер пальцы салфеткой, он все делал медленно, чтобы не посмотреть, не увидеть…

Пол был паркетным, хорошо натертым, Манн сразу вспомнил, что едва не поскользнулся несколько минут назад, когда выходил в кухню налить себе чаю, и в кухне, кстати, тоже был паркет, теперь он это вспомнил точно – правда, рисунок другой, кругами, а здесь, в комнате – простая прямоугольная мозаика.

Манн опустился на диван и повернулся к Кристине – так, чтобы не видеть Ритвелда даже боковым зрением, нет его здесь, исчез, испарился, мы с тобой вдвоем, ты не станешь меня обманывать, верно?

– У тебя в квартире всегда был паркет?

– Нет, – Кристина взяла ладони Манна в свои и крепко сжала («Почему? – думал он. – Почему ты не смотришь мне в глаза? Почему смотришь мимо меня, там Ритвелд, ты смотришь на него, ты его спрашиваешь, как нужно мне ответить?»). – Паркет я настелила прошлым летом. Раньше были доски, но в июле… да, кажется, в июле, хотя, возможно, в начале августа… в Доме-музее Рембрандта была выставка паркетов, мне очень понравилось, такие красивые узоры, дорогие, мне не по карману, но я выбрала все-таки не из самых простых… Что тебя удивило, Тиль?

Манн покачал головой.

– Я вам скажу, – сказал откуда-то сзади голос Ритвелда. – Я вам скажу, Криста, что удивило Тиля до такой степени, что он не может заставить себя посмотреть под ноги. Он увидел дощатый пол, вот что. Наваждение, да? Знаете, Тиль, я не могу быть свидетелем – когда вам показалось… или не показалось, это не то слово… когда вы увидели доски, я не смотрел на пол. Кристина, по-моему, тоже. Да? Значит, свидетельствовать за или против мы не можем.

Манн все-таки заставил себя опустить взгляд – чего он, собственно, ждал и чего боялся? Он сегодня безумно устал. И показалось. Еще и не то могло привидеться. Мало ли он имел дел со свидетелями, менявшими показания в течение буквально нескольких минут? То показалось одно, то вспоминали другое. Быть свидетелем – трудная задача.

– Минуту назад пол в этой комнате был сделан из крашенных досок, – твердо сказал Манн. – Сейчас он паркетный. Память у меня хорошая.

– Конечно, – кивнул Ритвелд. – Никто из ваших свидетелей тоже на память не жалуется, верно?

– Тиль, – сказала Кристина, – ты уверен, что…

– Уверен, – отрезал Манн. – И из этого следует…

– Только, пожалуйста, – взмахнул руками Ритвелд, – не говорите, что вы сошли с ума от голода, усталости или наследственной болезни. В этой квартире, а точнее – с этой женщиной в последнее время происходят вещи странные, непонятные, но они происходят, и сейчас вы в этом убедились на собственном опыте.

– Если это не трюк… – начал Манн, понимая, что говорит глупость, но решив сначала проговорить все глупости на свете, все возможные и невозможные нелепости, прежде чем признать умом (чувства, ощущения его не обманывали, в этом у Манна не было ни малейших сомнений) возможность собственного существования в двух мирах. Художник говорил об этом еще три года назад, и Манн решил тогда, что у Ритвелда разыгралось воображение; да, он говорил о том же несколько минут назад, и Манн решил, что художник продолжает начатую три года назад игру.

– Трюк! – воскликнул Ритвелд. – Тиль, вы воображаете, что мы с Кристиной сговорились и устроили для вас представление в духе Дэвида Копперфильда? Ну-ка, скажите, в чем заключается трюк с досками? Кстати, – прервал художник сам себя, – я вот о чем подумал… Вы детектив, Тиль, память у вас действительно должна быть фотографическая. Вспомните. Когда вы увидели доски вместо паркета, что вы увидели еще? Я имею в виду – такое, что отличалось… Может, на мне была другая рубашка? Или на Кристине – другое платье? Или…