Удар гильотины

Кофе был хороший, и совсем не такой слабый, Эльза постаралась. «Может, действительно, нужно было нам пожениться», – подумал Манн. Три года назад, после дела Ритвелда. Он заподозрил Кристу в убийстве и, чтобы избавиться от щемящего чувства собственной неправоты при наличии уверенности в том, что вывод был правильным, Манн отправился к Эльзе домой, он никогда прежде не приходил в этот старый дом на окраине, где Эльза снимала двухкомнатную квартирку под крышей, он твердо считал, что отношения между работодателем и секретаршей должны быть разумны и отделены от присущих всякому человеку эмоций, так оно и было на самом деле, но в тот вечер Манн оказался не то чтобы на перепутье, но в состоянии, когда оставаться одному было невозможно, это могло плохо кончиться – в том числе и для дела, и следовательно, для той же Эльзы, которая в одночасье потеряла бы работу, так ей, без сомнения, необходимую… Эльза долго не открывала, разглядывая его в глазок, а потом открыла и ничего не стала спрашивать. Манн был ей за это благодарен, они молча пили кофе, так же молча Эльза положила его голову себе на колени, и он уткнулся в них носом, пахло каким-то мылом и еще чем-то женским, влечение оказалось сильнее сопротивления, потому что он действительно сопротивлялся, но все равно пришел в себя лишь после того, как вспомнил – а прежде было нечто, невыносимое для сознания и необходимое для чего-то, более важного.

Утром они так же молча пили кофе на кухне и были даже ближе друг другу, чем ночью, а потом молча поехали в офис, и Манн думал о том, как сказать Эльзе, что он хочет на ней жениться, но никогда не сделает предложения, никогда больше не поедет к ней домой, не останется на ночь, и вообще надо все забыть, хотя забыть невозможно.

Через месяц Эльза вышла замуж за Эдуарда Кричмера, американца-гидролога, приехавшего в Амстердам по приглашению университета и оставшегося, потому что ему предложили возглавить кафедру и еще потому, что он случайно познакомился в магазине на Дамраке с удивительной женщиной, которой именно в этот момент нужен был мужчина, чтобы не думать о другом.

На свадьбу Манн не пошел, и никаких разговоров об Эльзином замужестве больше не было. Разве только если секретарша подавала хозяину слишком слабый кофе, Манн говорил: «Опять с мужем поругалась?», Эльза не отвечала, но он знал, что это так и было, ругалась Эльза с мужем не часто, но и счастлива с ним не была, Манн и в этом был совершенно уверен, потому что за три года Эльза ни разу не была беременна, она не хотела ребенка, а если женщина не хочет ребенка, это значит…

Это могло означать что угодно, но Манн вбил себе в голову, что не должен был в тот вечер приходить к Эльзе, а он пришел и сломал ей жизнь.

Манн еще раз набрал номер, не обращая внимания на осуждающий взгляд Эльзы, и на этот раз Кристина, наконец, ответила.

– Криста, – сказал Манн, – с вами все в порядке?

Более глупого вопроса он, конечно, не мог придумать, и Эльза, внимательно слушавшая каждое слово, демонстративно вздохнула, поднялась и, взяв пустые чашки, пошла из кабинета.

– Да… – сказала Кристина. – Это вы, Тиль?

– Никто не приходил?

– Нет… Хотя… Но я не открыла, вы же мне сказали…

– Кто? – нахмурился Манн. – Из полиции?

– Нет… Он.

– Он? Кто? – не понял Манн.

– Густав.

– Густав? – переспросил Манн. – Какой Гус…

Конечно, она спит. И ей снится. Она, наверно, думает, что и телефонный разговор с детективом ей сейчас снится тоже.

– Я его не пустила, и он ушел. А больше никто.

– Я вам еще позвоню, – сказал Манн. – Попозже. Ближе к вечеру. Или зайду, если нужно будет задать пару вопросов.

– Да… Конечно.

«Не нужно было звонить», – подумал Манн, пряча аппарат. Он хотел убедиться, что с Кристиной все в порядке. Убедился? Да, она дома. И спит. Более того – ей снятся сны.

– Я по делу, – сказал Манн, выйдя в приемную. – Сначала поеду в Даймак, потом к… В общем, если меня будут спрашивать…

– Не будут, – сказала Эльза, глядя в экран компьютера, будто видела там свое отражение. – Работайте спокойно, шеф.

* * *

– Здравствуйте, госпожа Верден, – сказал Манн, – мое имя…

– Заходите, – прервала его женщина лет шестидесяти, типичная голландка Вермеера: плотная, крепко сбитая, с пышной, упрятанной в тугие материи, грудью и румяным, как спелое яблоко, лицом без единой морщины. Собственно, при желании ей можно было дать и пятьдесят лет, и даже сорок, возраст женщины выдавали, пожалуй, только складки на шее – складок было ровно столько, сколько и должно было быть у шестидесятилетней женщины. – Заходите, – повторила Мария Верден, – сегодня ко мне ходят и ходят, я уже и спрашивать устала – кто и зачем. В конце концов явится какой-нибудь грабитель, и его я тоже впущу, хотя что делать грабителю в моем доме, здесь хорошие деньги водились, когда жив был муж, а все, что у меня было ценного, вы можете найти в городском ломбарде. Так что входите, чаем я вас могу напоить, а покупать ничего не стану, извините, только зря время потратите.