Удар гильотины

Манн начал спускаться по винтовой лестнице, здесь было темно, выключателя он не нашел и нащупывал ногой ступеньки, рискуя покатиться вниз до первого этажа; он живо представил себе эту картину, грохот, переполох, на шум выбегает Квиттер, сверху – супруги Ван Хоффен, а Манн лежит посреди холла с переломанной шеей, в точности, как Веерке, и в больнице оказывается в той же палате…

Что за нелепые мысли? Спираль лестницы совершила очередной виток, Манн понял, что ступеньки кончились, и под рукой, будто только что созданный расположенным к Манну демиургом, оказался выключатель, зажглась под потолком желтая лампа в большом полупрозрачном плафоне, справа была дверь на улицу, а слева – в квартиру домохозяина, Манн лишь секунду колебался в выборе, он не мог здесь больше находиться, ему нужно было оказаться вне дома, чтобы спокойно порассуждать – он повернул ручку и вышел на тихую улочку, где наверняка запрещено было автомобильное движение, тут можно было, вытянув руки, коснуться стен домов, стоявших на противоположных сторонах.

Улочка выглядела вымершей, многие окна – особенно в верхних этажах – были закрыты ставнями, но некоторые широко раскрыли свои рты, будто хотели вдохнуть больше воздуха. Вряд ли Мейден опрашивал жильцов этого переулка. Он знал, что Кристина вошла в парадный подъезд и из него же вышла.

Манн прошел переулок насквозь – метров сто, не больше, – и вышел на широкую и шумную Армерстраат. Повернув направо, он дошел до угла Лейдсестраат и здесь остановился, оглядываясь. Кристина, выйдя из дома Веерке, пошла налево, и, значит, за угол повернула именно здесь. Возможно, на одной из стоянок (Манн видел две, со столбиками для уплаты) ее ждала машина.

Манн прошел под окнами Квиттера. На противоположной стороне улицы открыта была табачная лавка, где продавались и газеты с журналами, и видеокассеты, и диски DVD с порнофильмами, среди которых Манн разглядел, однако, несколько вполне приличных голливудских блокбастеров; один фильм – «Куда приводят мечты» – он давно хотел посмотреть, но все не получалось, и он спросил у продавца, щуплого старика с редкой седой шевелюрой, выходца, скорее всего, из Малайзии, а может, из какой-нибудь другой малопривлекательной страны Юго-Восточной Азии:

– Сколько?

– Пятнадцать евро, – с готовностью улыбнулся старик. – Если возьмете два диска, то – двадцать пять. За три диска – тридцать евро, очень дешево.

Говорил он без малейшего акцента, наверняка жил в Амстердаме не первый год, азиаты вообще способны к языкам.

– Мне нужен только этот фильм, я его давно хотел увидеть, – сказал Манн и, расплатившись, продолжил: – Вы работаете весь день?

– Да, с восьми утра до десяти… иногда до одиннадцати вечера.

Показалось Манну, или старик намеренно, сделав паузу, добавил час к собственному рабочему времени?

Манн оглянулся – окна квартиры Веерке были отсюда прекрасно видны, на улице росли деревья, но так получилось, что они не загораживали фасада. На верхнем этаже, у Панфилло, рамы были подняты, но в комнатах темно – возможно, бедняга рыдал сейчас, лежа поперек двуспальной кровати. А может, хладнокровно обдумывал собственные слова, сказанные назойливому детективу.

– Здесь, я слышал, позавчера человек голову окном прищемило, – сказал Манн, пряча диск в сумку, висевшую на плече.

– О! – воскликнул продавец. – Вы из газеты? Во всяком случае, не из полиции, это я определяю без ошибок.

– Да, – кивнул Манн. – Я из «Таг». Отдел криминальной хроники. Манн моя фамилия. Тиль Манн.

– Йен Казаратта, – представился хозяин лавки. – Меня фотографировали однажды для «Вечернего Амстердама». Статья была о торговле пиратскими дисками. Нет, тот, что вы купили, конечно, фирменный, я никогда не связывался…

– Вы в тот вечер работали? – прервал Манн быструю речь.

– Конечно.

– Видели, как это произошло?

Мейден наверняка уже опрашивал господина Казаратта. Вряд ли старик скажет что-нибудь новое, скорее, даже старой информацией делиться не станет, зачем ему лишние неприятности, разве что ради рекламы…

– Не видел, – покачал головой старик. – Я как раз закрывался, заносил столы, прятал газеты, диски… Возни много. Вернулся домой и сразу лег спать. Живу я далеко отсюда, в Страде, мы с женой поменяли квартиру, когда дети разлетелись по своим гнездышкам, а раньше жили неподалеку, потому я и лавку здесь купил, это ведь мой район, я здесь родился, и мой отец, и дед…

Вот так, – подумал Манн. Вот тебе и выходец из Бангладеш. Но лицо восточное… Что-то щелкнуло в мозгу, и детектив спросил:

– Женщина, которая вышла из дома в начале одиннадцатого… Вы ведь ее хорошо рассмотрели. Вы с ней поздоровались. Вы ее знаете.

– Кристину? – ни на миг не задумался над ответом Казаратта. – Видел. Мы с ней тысячу лет знакомы. Ну, тысяча – это преувеличение, конечно. Но с тех пор, как она стала приходить к этому козлу Веерке, Кристина каждый раз покупала у меня если не газеты, то сигареты или печенье – что-нибудь, это у нее примета такая, у женщин странные бывают приметы, задумываешь что-то на удачу, а потом повторяешь, чтобы удача не ушла.