Удар гильотины

– Вы вспоминаете события, произошедшие в одной ветви, а я в другой, – Антон думал, что объяснил, но Анна не поняла, для нее не существовало знаний, которые были у Антона, он это понял и сразу отчаялся – не получалось у него в двух словах рассказать о том, о чем думал всю сознательную жизнь? Он и профессию выбрал, чтобы уточнять смыслы и понимать. А Анна была натурщицей и еще… кем еще?

– Это невозможно объяснить, – сказал он, не понимая, почему произносит слова, лишавшие его даже призрачной надежды разобраться в происходившем. – Это или чувствуешь, или…

– Вспомнила, – неожиданно улыбнулась Анна – не уголками губ, как прежде, улыбка будто осветила ее лицо. Она всегда так улыбается, когда ей что-то становится понятно, – подумал Антон, будто знал это всегда.

– Я ужасно пела, – с огорчением произнесла Анна, и взгляд ее стал рассеянно-непрозрачным, так показалось Антону: будто девушка прикрыла глаза веером из вощенной бумаги, за которым можно было вроде и разглядеть что-то, но невозможно понять, что ты видишь, такое расплывчато-неясное. – У меня был грипп, а концерт назначили, мне говорили, откажись, а как можно, кто со мной потом разговаривать захочет, если я отказываюсь от концертов, и я пела… ужасно, лучше бы, наверно, отказаться…

Анна говорила быстро, проглатывая окончания слов, будто картинка, которую она видела перед собой, вот-вот могла исчезнуть, и нужно было ее описать, иначе потом ничего не получится. Антон ловил каждое слово, как мяч, брошенный из-за высокой сетки, и ему казалось, что он успел поймать все подачи, ничего не упустил из смысла, и когда Анна неожиданно, посреди фразы, замолчала – неужели потеряла картинку, которую рассматривала? – он спросил, надеясь, что вопрос не собьет девушку с мысли:

– Вы пели арии?

Анна кивнула.

– Вообще-то, – сказала она, – у меня нет голоса. И со слухом проблемы. Но почему-то я помню зал… концерт… не обязательно тот, где вы сидели в третьем ряду с букетом цветов.

– Я… с букетом?

– Хризантемы, – улыбнулась Анна. – Я допела Тоску, ну, знаете, Vissi d’arte из второго акта, и вы…

Она запнулась и умоляюще посмотрела Антону в глаза.

– Вы поднялись, подошли к рампе и…

Она хотела, чтобы он сам закончил фразу. Хотела, чтобы он вспомнил. Должно быть, – подумал Антон, – она много раз рассказывала людям, которых, как ей казалось, видела и о которых помнила, как происходили их встречи, и всякий раз на нее смотрели, как на помешанную, и хорошо если только взглядом показывали свое отношение, а то и плечами пожимали, и говорили: «девушка, вы о чем?». А она почему-то – в отличие от него – не научилась держать дежа вю при себе, не выплескивать память, а сохранять в уголке сознания. Боже, – подумал Антон, – как трудно ей приходится в жизни. Наверно, будь она мужчиной, все у нее получилось бы иначе – но женщины не способны сдерживать эмоции… может, это хорошо… для него, не для нее, а может, и для нее тоже.

– Да, – произнес он медленно, вызывая в памяти картину, которой в ней никогда не было, картинка должна была быть правильной в деталях, он обязан был вспомнить, хотя и знал, что ничего не…

Он вспомнил. Это не было дежа вю, такое, к каким он привык. Не узнавание чего-то, на что упал его взгляд. Не ложная память, придуманная, чтобы Анна осталась, чтобы разговор продолжился, чтобы он смог узнать то, к чему шел последние дни.

Он действительно вспомнил. Как вспоминается забытая история из детства – когда-то был у него дружок Саша, они жили в соседних домах и после школы много времени проводили вместе, а в школе – нет, вот странно, в школе они почему-то сторонились друг друга, никогда не сидели за одной партой, даже за класс вместе в футбол не играли, странная у них была дружба, «послешкольная». Антон любил вспоминать, как они дома у него или у Саши строили из стульев крепости и брали их штурмом, а в классах постарше в отсутствие родителей лазили по интернету, искали порносайты и с ужасом и вожделением смотрели, как мужчины и женщины делали друг с другом то, что и им до смерти хотелось. Эта история забылась и когда вдруг вспомнилась несколько лет назад – неожиданно, без видимых причин – Антон сначала даже не примерил ее на себя, это было что-то чужое, попавшее к нему в память по вселенскому недоразумению, и только вспомнив детали, он осознал себя причастным, сначала – только причастным, а потом вспомнил, что все было с ним самим, и где же это воспоминание хранилось столько лет, если он никогда, ни разу, ни клочком, ни краешком…

Сейчас произошло то же самое. Так ему показалось. Так не могло быть, но он точно знал, что так было.

Он рассматривал в интернете программу Израильской оперы – в апреле там должны были давать вердиевского «Макбета», и Антон хотел пойти, он слышал эту оперу в записи, видел на диске классическую постановку Ла Скала с замечательным Ренато Брузоном, но одно дело – экран, другое – живой спектакль. Самый дешевый билет стоил 250 шекелей, и тратить такие деньги Антон считал неприемлемой прихотью.