Удар гильотины

– Наверно, помню, – кивнул Манн. – Каждый из нас – вы, старший инспектор, не исключение – помнит все, что с ним произошло в его жизни, и все, что не произошло в этой жизни, но случилось в бесконечном числе других вариантов, и все, что еще не произошло, но случится или сможет случиться. Если это записано в пазле мироздания, значит, я должен это знать, чтобы иметь возможность выбрать. Эта возможность всегда при нас – выбор того кадра, того элемента пазла, куда мы перейдем и тем самым заставим время двигаться. От прошлого к будущему. От причины к следствию.

– В вашем мире, Манн, – сказал Мейден, – криминалистика не имеет смысла, а детективный жанр – фикция, игра воображения, не больше. Мой мир устойчив, причины и следствия в нем стоят на своих местах, и время движется из прошлого в будущее. Я остаюсь в своем мире, Манн.

– Вы надеетесь когда-нибудь найти убийцу Веерке?

– Я его знаю. Я надеюсь найти доказательства.

– Вас не смущают противоречия?

– В уголовных делах всегда множество противоречий. Я разберусь.

– Вот еще что, Манн, – сказал Мейден, подойдя к двери и обернувшись, – вы и ваша подруга… Кристина Ван дер Мей… не уезжайте из Амстердама. Я не ограничиваю ваши передвижения и деятельность в пределах города, но если вы уедете…

– Вы решите, что это признание, – усмехнулся Манн. – Не беспокойтесь, старший инспектор, мы с Кристиной не уедем. Я так понимаю, что мы обречены всю оставшуюся жизнь провести в Амстердаме.

– Ваша ирония неуместна, – раздраженно сказал Мейден и, выйдя из комнаты, хлопнул дверью.

Через секунду в кабинет заглянула Эльза.

– Все в порядке, шеф? – спросила она.

– Все в порядке, – сказал Манн. – Вопрос в том, что такое порядок.

– У Мейдена такой вид, будто он неожиданно ослеп. Чуть не спутал окно с дверью.

– Где-то и когда-то, – сказал Манн, – он их действительно спутал. Или спутает.

– Принести вам кофе, шеф?

– Эльза, – сказал Манн, – ты ведь не оставишь меня, если мы с Кристиной поженимся?

– Нет, – сказала Эльза, подумав. – Года три назад я бы попросила вас найти себе другую секретаршу… Сейчас, пожалуй, останусь. Вы довольны?

– Приходи с Эдуардом в гости, хорошо? Можете даже сегодня.

– К вам или Кристе?

– Не знаю, – сказал Манн, – как сложится пазл.

Он долго сидел перед компьютером и смотрел на фотографию: Веерке выглядывал на улицу, над ним нависла, будто Дамоклов меч, оконная рама, а там, внизу, Криста, возможно, обернулась и посмотрела вверх. Увидела она в окне белое в ночи лицо Густава?

«А чье лицо я увижу, – подумал Манн, – если этот человек на фотографии вдруг обернется? Неужели – свое? Непременно – свое. Если я – это он, тот, что в окне. А кто в окне?»

«Фу ты, Господи, – подумал Манн. – Надо позвонить Ритвелду. Пусть он тоже придет вечером. Или не надо? Может, лучше нам с Кристой побыть вдвоем?»

Кто этот человек в окне? И кто – я?

Дежа вю

Площадь была маленькая, а церковь выглядела заброшенной. Сложенное из красных кирпичей, не везде плотно подогнанных друг к другу, здание, если смотреть на него издали, напоминало севший на мель старый корабль, мачты которого переломились у основания.

Антон обошел церковь и присел на скамью под деревом, которое могло быть липой, а могло – осиной. Антону хотелось, чтобы дерево оказалось плакучей ивой, тогда он дотянулся бы до ее ветвей и сказал про себя: «Все хорошо». Гуляя по Амстердаму третий день, Антон не нашел ни одной ивы, хотя выбрал этот город по той, для него самого не очень ясной, причине, что на берегах знаменитых каналов растут большие плакучие ивы, которых не найти ни в одной другой европейской столице. Никто ему об этом не говорил, и ни в одном из путеводителей ни слова не было об амстердамских ивах, но Антон помнил, что как-то сидел под плакучей ивой именно в Амстердаме. Больше ничего он вспомнить не мог, но картинка, возникшая в голове, когда он в конце семестра принялся изучать туристические проспекты, была такой яркой, что у него и тени сомнения не возникло – придя в турагентство, он точно знал, куда хочет ехать.

В Амстердаме ив не оказалось. У дерева, под которым стояла скамья, была редкая крона, будто парик с выпадавшими волосами, и солнечные лучи, почти не застревая в ветвях, падали на плечи и голову. Вход в церквушку был закрыт, дверь выглядела такой же старой, как вся кладка, местами покрывшаяся плесенью. Впечатление было таким, будто лет двести назад последний прихожанин, а может, сам приходский священник, уходя, закрыл дверь навсегда, и за многие годы она вросла в кирпичи, превратив бывший храм в запечатанный склеп.

Посидев несколько минут и дав ногам отдохнуть от долгого хождения по улицам, Антон поднялся, чтобы продолжить прогулку, и, похоже, это его движение что-то переключило в сложном устройстве мироздания – над площадью, над небом вознеслась печальная, с взволнованными придыханиями, мелодия, которую небрежно, то ускоряя темп, то вдруг останавливаясь, будто забывая ноты, наигрывал невидимый органист.