Удар! Ещё удар!..

Пошел дальше, свернул с бульвара в извилистую, узкую, как тропинка, улочку. Дома на ней стояли почти вплотную друг к другу и напоминали башни, узкие и высокие. И вершины их покачивались на ветру тоже как башни. Александр Александрович, инженер-строитель, уже полюбопытствовал и узнал: голландцы строят свои дома с такими маленькими основаниями потому, что земля в их королевстве очень дорога, — ведь каждый клочок приходится отвоевывать у моря. Вот дома и растут вверх, а не вширь.

Возле одного трехэтажного дома он даже остановился: по фасаду это высокое здание имело в ширину всего метра три — четыре.

«Ну и ну! Тряхнет буря посильнее — пожалуй, упадет!» — покачал головой Александр Александрович.

Едва он удалился от моря, снова нахлынули мрачные мысли.

«Не везет. Ну, просто не везет…»

И в самом деле, в этом турнире Александра Александровича преследовали неудачи. Бывший чемпион СССР, один из опытнейших гроссмейстеров, сейчас плелся в хвосте турнирной таблицы.

«Двенадцатое место, — покачал он головой. — При семнадцати участниках. Ну и ну… Старость, что ли?»

Одно за другим он вспоминал все свои крупные послевоенные состязания: чемпионаты СССР, международные турниры. Правда, первое место он занял лишь один раз, но и ниже четвертого тоже был лишь один раз.

Он подошел к старинному зданию ратуши. Играли здесь, в большом зале с каменным полом, гулкими сводами и узкими стрельчатыми окнами. Высокий статный красавец полицейский в белых крагах, белых перчатках и с белой широкой лентой, как портупея, через плечо, приветливо козырнул ему. Этот полицейский постоянно дежурил возле ратуши и уже знал в лицо всех участников турнира.

— Рус, карош, спасибо! — сверкая ослепительно-белыми, крупными, как фасолины, зубами, отчеканил он. Этими тремя словами — ими ограничивалось его знание русского языка — каждый день встречал он советских шахматистов.

В вестибюле Александру Александровичу молча поклонился сидящий за столиком пожилой мужчина в черно-белом клетчатом костюме и такой же клетчатой шляпе: живая шахматная доска. Он продавал входные билеты.

Народу в зале было мало. Доигрывание не вызвало интереса у курортной публики.

«Еще и лучше», — подумал Александр Александрович.

Обычно, особенно к концу тура, в зале колыхалась густая пелена табачного дыма. Зрители, наблюдая за партиями, курили сигарету за сигаретой. Некурящему Александру Александровичу это очень мешало.

Доигрывание длилось недолго. Александр Александрович сделал всего двенадцать ходов и остановил часы. Грозили новые неизбежные потери, и сопротивление стало уже бессмысленным. Он пожал маленькую, но крепкую руку Баррера, сказал несколько положенных в таких случаях поздравительных слов и вышел в комнату для участников.

Встретил руководителя команды Игната Михайловича, невысокого коренастого мужчину лет пятидесяти, с голой огромной лобастой головой и длинными «казачьими» усами. Поздоровались.

«Сейчас скажет что-нибудь теплое, чуткое, — подумал Александр Александрович. — Или повторит, что я не в форме. Со всяким, мол, случается».

Голландские газеты уже не раз весьма корректно писали, что советский гроссмейстер К. после перенесенной болезни «не в форме». Это было простое и удобное для всех объяснение его неудач. Александру Александровичу тоже нравилась эта краткая, четкая формула. Не в форме — и все. И говорить не о чем.

Но по временам он задумывался. А что это, собственно, такое, «не в форме»? Падение боевого духа? Физическое недомогание? Неуверенность? Страх? Неподготовленность? Или и то, и другое, и третье? Действительно ли виновата малярия, сильно потрепавшая его перед турниром, или это лишь отговорка…

Игнат Михайлович не выразил сочувствия. Вдвоем они прошли к турнирной таблице, висевшей на стене. Судьи только что проставили результаты последних доигранных партий. Перед огромной таблицей стояло еще несколько шахматистов. Они переносили единицы, нули и половинки в свои карманные таблицы и оживленно обсуждали шансы участников.

Собственно, все было ясно. Оставались два последних тура. Впереди, сильно оторвавшись от остальных, шли советский гроссмейстер Б. и голландский гроссмейстер Э. У обоих было по одиннадцати очков. Последние два тура и должны были решить, кто из них займет первое место. На третьем, четвертом и пятом местах тесной группкой шли советские гроссмейстеры, но самый близкий из них отстал от лидеров на полтора очка и практических шансов на первое место не имел.

Кто же — Б. или Э.? Это волновало не только участников турнира. Сотни тысяч шахматистов и болельщиков всего мира жадно следили за ходом последних схваток и с нетерпением ждали: кто же? Кто?

На вокзалах, в больницах, в кафе и библиотеках люди, даже не знающие, как ходит конь, спорили, кто победит: русский или голландец?

В этом международном турнире участвовали шахматисты девяти стран; и, конечно, всем болельщикам хотелось, чтобы победил представитель именно их страны. Только так!