Удача любит смелых

Солнце скрылось за горизонтом, когда колонна остановилась на месте. Я спрыгнул с брони и пошёл к крыльцу, где уже стояли Босяк с Жалом. Один отчитывал другого, другой сжимал и разжимал кулаки, но возразить не мог чисто физически — из тени за каждым движением в поле зрения наблюдал скрытник. С тех пор, как тот спалился на применении дара, я уверился в том, что личный телохранитель не покидает Жало.

Как только я подошёл ближе, моего уха коснулся, а правдивее сказать, по моему уху вдарил суровый командирский бас:

— ...Озги, блять, у мертвяка, ему они всё равно без надобности уже! Хотя, кому я советую? Ты, утырка кусок, от мертвяка отличаешься только связной речью — инстинкты у вас одни и те же на двоих. Запри вас в клетку — неизвестно, кто кого быстрее сожрёт, — Жало сплюнул мне под ноги и взглянул на меня уставшими глазами. — Вот! Бери пример с Алеши! Он хоть дурак, но, блять, исполнительный, сука!

Я посмотрел на Босяка, Босяк посмотрел на меня. Ох, этот взгляд не сулил мне ничего хорошего! Один глаз постоянно дёргается, а в другом лопнула пара капилляров. Несмотря на постоянный козырь в виде умения, я боялся. Каким-то животным липким страхом боялся и спинным мозгом понимал, что в рукопашной схватке насмерть, даже если я выжму из себя все соки, не продержусь против Босяка и минуты.

— Да, про дурака ты правильно сказал. Не смыслит же ничего. Вот например сейчас, — Босяк вытянул руку в мою сторону, — стоит и думает, как я его линчевать буду после твоих слов. Зенки вылупил на меня и уже наверняка нарисовал картину его подлого, сука, уничтожения с унижением, — Босяк повернулся в мою сторону и расслаблено облокотился на балку. — На самом деле, — начал он после паузы, — никому ты тут в хер не впился, и, если бы с колонной внешников не вернулся — никто бы им слова не сказал.

«А...», — заикнулся было я, но тут же согнулся пополам, хватая ртом воздух. Крыса при этом «храбро» перебралась с моего плеча во внутренний карман куртки и уцепилась всеми четырьмя лапками, чтобы не выпасть обратно в мир. Предчувствие не обмануло — Босяк ударил быстро и больно, не рассусоливая. Что самое обидное: я даже не успел заметить движения мура в мою сторону, чтобы поставить какой-никакой, но блок. А вот «наплечная совесть» не только сумела сориентироваться после удара, но уже дёрнулась в сторону кармана, когда Босяк начал движение.

— Побуянил и будет. Новичка не порть! Иди лучше проконтролируй баранов своих, убьют кого ещё, — со старческим брюзжанием заметил Жало. — А ты, — повернулся он в мою сторону, — сдай оружейнику рацию и готовься.

— К чему? — удивлённо спросил я.

— Потом узнаешь, — с улыбкой пообещал пахан и побрёл с крыльца навстречу делегации внешников.

«Хм...», — хмыкнул я мысленно, погладил крысу, выбравшуюся из кармана и переползшую на плечо. Вернулся к оружейнику в подвал. Тот занимался калибровкой какого-то непонятного ствола, похожего на Калашников внешне, но использующее крупный калибр.

Немного понаблюдав за работой оружейника, постучал в дверной косяк и спустился с лестницы.

— Здорово! — немного рассеяно поприветствовал оружейник. — С чем пришёл?

— Да так, Жало сказал рацию тебе вернуть, — ответил я, освобождая свою спину от заметно потяжелевшей рации.

— А, понятно. Поставь в тот угол напротив лестницы, — Толстяк сделал неопределённый пасс рукой в сторону угла с разным барахлом. И вернулся к шаманству над стволом.

— Сделано! — отчитался я на выдохе.

— Молодец. Возьми с полки пирожок, — не отрываясь от дела, пробурчал оружейник.

Смотря на его работу, я подумал: «А есть ли такие дары, которые позволяют понять оружие? Надо будет, при случае, у знахаря спросить...». Закинув моментально полегчавший рюкзак на плечо, я вышел из подвала, чтобы прямо там и замереть.

На площадке за домом, метрах в ста от входа в подвал, внешники вместе с мурами спешно разворачивали... А как это назвать? Я даже не знаю...

Задумчиво почесал затылок, пытаясь вспомнить подходящее определение под то, что разворачивали в основном муры.

Они готовили площадку, границы которой ограничивались колышками с натянутой в три ряда, острой даже на вид, леской. Спешно вытаптывали траву и подносили мешки с песком.

Суть затеи я понял почти сразу, вернее сказать, далеко не сразу, когда утоптанная площадь с песком стала на две трети больше, чем весь ринг. Причём работали муры сами, не привлекая «мясо».

Объяснение такому поведению нашлось, когда это самое «мясо» выгнали на песок и построили в шеренгу.

Я подошёл ближе к площадке. Не то чтобы мне хотелось смотреть на забитых, перепуганных и отчаявшихся людей, но любопытство пересиливало жалость, злость и, что самое странное, отвращение.

При взгляде на измучанных оборванцев, живущих сейчас только благодаря живчику, я испытывал злость, не на муров и не на мир, как это было раньше.

Мир тут был ни при чём. Он безразличен ко всем. Одни успевают приспособиться, другие — нет. Вторые становятся кормом мутантов, топливом для их эволюции, донорами органов или безвольными куклами, которые сделают всё ради ещё одной дозы спека.