— Да... Как рассказывал дед, Варанз-Кхелли — целый город в горах, со всей инфраструктурой и армией, и этот город за одну ночь захватили евреи, всех вырезали, оставив в живых только одну женщину и ее мужа.
— Верно. А знаешь, кто была эта женщина? Я теперь догадываюсь: ее звали Аза — младшая сестра Аны.
— Вы хотите сказать, что Ана имела отношение к сундуку?
— Да, именно так, и она и сундук бесследно исчезли. И не одна экспедиция, не один поход в течение нескольких веков были совершены в горы Кавказа — но все бесполезно, сундук бесследно исчез.
— Правильно, исчез, потому что его и не было. Все это фантасмагория, плод больного воображения и желание быть «избранным Богом», то есть всеми повелевать.
— Шамсадов, — перешел на официальный тон иностранец, изменяясь в лице, — твои слова — слова антисемита.
— Извините, я не хотел Вас оскорбить, тем более, я не знал, что Вы еврей.
— Нет, я не еврей. Я говорил, что я потомок Аны, хотя мои далекие предки воспитывались в еврейской среде... И мне известно, мой пращур был вывезен с Кавказа в Европу, видимо, как заложник Тайны.
— Тогда, по-Вашему, получается, что мы чуть ли не одних кровей, — нотки восторга прозвучали в голосе учителя истории.
— Получается так. Хотя все мы дети Адама и Евы. А если честно, у нас в роду было столько смешения крови, что теперь понять, кто я — весьма затруднительно, и я просто стал гражданином Америки, потому что там родился.
Между тем, пока собеседники очень медленно спускались, день совсем померк, стал неласковым. И не только дальние горы, но и село, что под ногами, будто в тумане. Ветер был не такой свирепый, как на вершине, но все же порывистый.
— Поторапливайтесь, — умолял Малхаз, оглядываясь с тревогой, — а то непогода застанет в горах, скажете — мы не гостеприимны.
— Кстати, о гостеприимстве, — бесшабашно вел себя Безингер, — вы ведь славитесь этим! Подари мне картину, я в долгу не останусь.
Учитель истории призадумался: есть традиция; и в это время, совсем рядом, как шарахнула молния, Безингер, будто срубленный столб, свалился, на каком-то языке крича, покатился вниз. Еще молоденький граб, что тянулся ввысь у тропинки, словно клин всадили, раскололся, зарделся пламенем.
У подножия, на околице села, навстречу бежали обеспокоенные сопровождающие Безингера, сюда же по рации вызвали джипы. Однако иностранец уезжать не желал, отведя в сторону Малхаза, он сунул ему пачку денег.
— Десять тысяч за картину, — страстно шептал он на ухо.
— Нет, — отпрянул учитель истории.
— Сто! — крикнул приезжий; в оглушительном громе ответ растворился, но по глазам учителя Безингер понял. — Да что ты, Ван Дейк или Рафаэль? — стал трясти он маленького Малхаза.
Шквалистый ветер, и принесенный им косой, колючий ливень хлынул с небес. Даже на расстоянии протянутой руки ничего не видно. Безингера еле затолкали в машину, он заставил рядом сесть и Шамсадова, подъехали к дому, и иностранец, словно к себе, оставляя шматки грязи и мокрый след, ввалился в дом; с обвисшими плечами, весь мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, страшный, встал перед картиной.
— Так сколько ты хочешь? — кричал он то ли учителю, то ли самой картине.
Молнией озарилась комната, грохочущий гром, будто гора свалилась, сотряс хилую хибару, гулом прокатился по крыше, настежь раскрыл все окна и двери, жалко зазвенело стекло.
— Я не торгую ею! — перекрикивая стихию, чуть ли не фальцетом от напряжения, закричал Малхаз.
Но Безингер, уже никому не внимая, ошарашенный то ли стихией, то ли картиной, гладил пальцами изображение руки женщины.
— Она живая, живая! — как сумасшедший, шептал он, пока охранники буквально на руках не вынесли его на улицу, и оттуда он что-то кричал, но все померкло перед бурей.
Наутро всем селом подсчитывали причиненный урон, почти на всех старых домах крыши словно сдуло, и только крыша дома Шамсадова цела — ни единый черепок с места не сдвинулся. И что еще удивительно — смерч облизал местность узким «языком», и почему-то их село оказалось в эпицентре. В тот же день пришла весть — вчерашние гости где-то недалече, между Гучум-кале и Борзой, попали под придорожный камнепад, есть покалеченные, иностранец не пострадал, но, говорят, божился, что больше в эти места не сунется.