Учитель Истории

Информация о краже была крайне скудной, но на тот момент уже стали известны некоторые подробности. Например, о том, что сигнализация не сработала, ибо с незапамятных времен пребывала в отключенном состоянии. Действительно, кому она нужна, если еще три недели назад самым ценным предметом из экспозиции музея был деревянный ткацкий станок, собранный местными умельцами по старинным чертежам. А пропажу обнаружили случайно: сторож проснулся (!!!) и почувствовал, что в здании сквозняк. Если бы не его бдительность, в полицию пришлось бы звонить первым посетителям музея, а сами работники и не прочухались бы. Злоумышленники проникли внутрь через окно третьего этажа, спустились на второй, где хранилась экспозиция, забрали саблю и ожерелье и покинули здание тем же путем, каким пришли. Стеклянные ящики, в которых хранились сокровища, были заперты, однако ночные визитеры принесли с собой стеклорезы. Такие дела. Удалось ли найти какие-нибудь улики, не сообщалось, но следователи, по словам репортера, блещут энтузиазмом и бьют землю копытом.

— Ну да ладно, — по-видимому, Елена не услышала от меня ничего нового и быстро потеряла к теме интерес. — Как прошел суд?

Доброе утро, барыня. Вспомнила, наконец.

— Пока никак, — я, сам не зная, зачем, взял со стола пресс-папье — грубую китайскую подделку под антиквариат, и принялся увлеченно разглядывать ее, словно нечто, заслуживающее внимания. — Это лишь предварительное слушанье, на нем лишь уточняются исковые требования, как основные, так и встречные. Основное слушанье через десять дней.

— Ясно… Он там был?

— Он? Если вы про вашего бывшего мужа, то да, был.

— Один?

— С юристом.

— Хорошо, — чуть слышно прошептала она. — Очень хорошо.

— Они уверены в своих силах, — сказал я, кладя безделушку на свое законное место. — И судья на их стороне. Но я заявил ей отвод: посмотрим, что из этого выйдет. В любом случае, если она попытается пренебречь законом, будет даже лучше: мы без проблем обжалуем ее решение в областном суде.

— Спасибо, Филипп, — ответила Елена, думая меж тем о чем-то своем. — Спасибо, что не оставляешь нас с Яной.

— Да пока не за что…

— У вас же через двадцать минут первый урок! — вдруг спохватилась она. — Волнуетесь?

— Если честно, то очень волнуюсь, — я был рад возможности перевести тему со скользкой дорожки внутрисемейных отношений. — Даже не могу представить, что буду там один полтора часа… Как в клетке со львами.

— Ну, вы уж преувеличиваете, — улыбнулась Елена. — Это старшие классы, в большинстве своем адекватные ребята. Кстати, всего набралось двадцать три человека. Вот список.

— Так много? — ахнул я, беря в руки листок. — И что, все добровольцы?

Моя работодательница на секунду замялась.

— Ну… Почти. Желающих было всего пятеро, поэтому мы произвели, так сказать, добровольно-принудительный отбор. Но никто особо не возражал! Честное слово!

— И какой же ценой вы их купили?

— За исправление долгов по русскому, — сконфуженно промямлила Елена.

«Зашибись. Теперь я получу класс ненавидящих меня детей, которых практически против воли заставили отсиживать в пятницу два дополнительных урока».

— И часто вы проводите подобные добровольно-принудительные наборы?

— Среди старшеклассников — чаще, чем хотелось бы, — вздохнула завуч. — Чем ближе выпуск, тем меньше в них энтузиазма. Появляются новые интересы, новые увлечения. Да и соблазнов вокруг много, а они ведь уже взрослые… По крайней мере, они сами так полагают. Хочется всего и сразу. Ограждать их бесполезно, только хуже будет. Поэтому мы пытаемся хотя бы направлять тех, кого еще можно.

— А есть те, кого уже нельзя?

Еще один глубокий вздох.

— Такие, увы, тоже встречаются. Я понимаю, нельзя так говорить, тем более вслух, но шила в мешке не утаишь: есть дети, помочь которым мы уже не в силах. Это не вина учителей — они и так делают все, что могут. Это порок всей системы. Всего нашего общества. У нас сейчас система ценностей перевернута с ног на голову. Никто не хочет работать, все хотят зарабатывать. А еще лучше — легкие деньги. Отнять, украсть, обмануть, подставить — вот путь к успеху. И это сейчас муссируется везде, это то, что они видят вокруг себя ежечасно. По телевизору, в кругу сверстников, дома, на улице. Как тут воспитать нормального человека?

— Так везде, — вставил я свои пять копеек. — Не только здесь.