Это коснулось и ВМА. Наветы шли от академика Лысенко и его учеников, поддерживаемых ЦК партии. В результате по идеологическим мотивам были отлучены от активной деятельности видные ученые, в частности, начальник кафедры гистологии Г. В. Хлопин. Эта волна обрушилась и на физиологическую школу. Насаждение кортико-висцеральной теории, примитизировавшее павловское учение о нервизме, смело существовавшую академическую школу, в недрах которой шло творческое развитие идей И. П. Павлова. Видные ученые были вынуждены оставить свои лаборатории и кафедры, их не выслушивали, с ними не считались. Среди них были Орбели, Лебединский, Гинецинский и другие.
В ту пору (1950—1951 гг.) мы, слушатели Академии, многого не понимали в происходящем, как не понимали, почему такое большое значение придавалось тогда работе И.В. Сталина «Марксизм и языкознание», касавшейся достаточно узкой области знаний, причем это индуцировалось не самим Сталиным, а его идеологическим аппаратом. Нормальная работа превращалась в повод для поклонения оракулу. Происходило это во всех вузах и НИИ, в том числе не имевших отношения к языкознанию.
Тогда особенно упорно отстаивались достижения отечественной науки и всего отечественного. Возможно, эта реакция на западничество в науке была упрощением и извращением правильного тезиса о значении победы советского народа над фашизмом, его роли в освобождении Европы, о превосходстве социалистической системы, тезиса, который сам по себе ни в каком подтверждении не нуждался. Правильно говорят: наши недостатки проистекают из наших достоинств…
Хорошо помню очень худого и немолодого уже профессора Г. В. Хлопина, всегда тихого и одинокого, который ежедневно приходил на кафедру, хотя и был лишен права активной научной и педагогической деятельности. Мы, слушатели, инстинктивно понимали, что этот человек страдает, при его появлении почтительно замолкали и старались быстрее разминуться с ним в анатомическом корпусе, как если бы нам было за что-то стыдно. Люди постарше, служители говорили нам о нем как о совершенно бескорыстном и преданном делу ученом.
Я знал в те годы, что известный физиолог, уволенный из АМН, Гинецинский вынужден был устроиться в какой-то экспедиции на Белом море и там, экспериментируя на рыбах и медузах, увлеченно исследовал механизмы нарушений водно-солевого обмена (впоследствии он издал великолепную монографию по этому вопросу).
Люди страдали, полезные направления в науке отбрасывались на десятки лет назад в своем развитии. На смену этим ученым приходила посредственность, не лишенная хватки и практической результативности, но так ничем и не прославившая нашу науку. Сейчас я пишу об этом времени с какой-то горечью. Е. В. Гембицкий в то время был более взрослым свидетелем всего этого, и я допускаю, учитывая его сдержанность и стремление к всесторонней оценке событий, что он еще более трезво и критично воспринимал происходящее, хотя и не имел к этому прямого профессионального отношения.
Начало 50-х годов было тревожным временем. Время было хуже людей, переживших войну. Вскоре по Ленинграду прокатилась волна преследований среди партийных работников и руководителей учреждений и предприятий: началось так называемое «ленинградское дело», якобы связанное с заговором ленинградского руководства против советского правительства. Именно так было истолковано стремление к большей самостоятельности Ленинграда в структуре государства и власти, и это соответствовало действительному росту значения северной столицы. Люди тогда не очень понимали смысл происходившего. Полетели головы, были расстреляны коммунисты, руководившие обороной блокадного города, в том числе Кузнецов и Попков. Сотни были посажены или уволены. Помню, наш сокурсник был исключен из Академии только за то, что отказался развестись со своей женой, отец которой был объявлен «врагом народа».
Сейчас я знаю, что уже в это время партийное руководство не было в состоянии руководить духовно выросшим за годы войны советским народом, более грамотным, инициативным и преданным делу, чем идеологические структуры ЦК партии.
Послевоенные академические терапевтические школы приобретали свое лицо: кафедра пропедевтики внутренних болезней, руководимая проф. Н. Н. Савицким (Трегубов, Иванов, Морозов, Никитин), становилась известной своей гастроэнтерологической направленностью, изучением проблемы нейроциркуляторной дистонии, а также инструментально-диагностическими исследованиями (в частности, разработкой метода механокардиографии); кафедра факультетской терапии (профессора В. А. Бейер, Александров, С. Б. Гейро, Н. С. Петров) продолжила традиции М. И. Аринкина и в основном занималась проблемами гематологии.