Учите меня, кузнецы (сказы)

Шестерых братьев, шестерых сыновей пересадил старый бакенщик из утлой лодчонки своей на высокие капитанские мостики. Отец родной и власть Советская. Над двумя фамильными капитанами приспустили корабли флаги, один по преклонному возрасту списан на берег, а трое, встречаясь и расходясь на просторной могучей Оби, окликают брат брата, капитан капитана световою отмашкой, гудками и вымпелами. Передав погодившемуся «салажонку» штурвал, оставляют братаны рубки, крепко тискают и вздымают в пожатии свои ладони, и всегда-то в такие минуты вспоминается им домик над Томью, голоса легкокрылых чаек, матушка, смазывающая гусиным перышком их свирепые, застарелые цыпки, вспоминаются пропахшие керосином бакенщиковы усы, золотые пески Первореченьки.

Многое сберегается в памяти.

Первые капитанские годы… Река была поделена на лоцманские участки, и на каждом из них корабли проводили лоцманы. Поднимался на мостик неприкасаемый дядя с соломинкой, застрявшей в похмельных усах, и тогда уж не капитан, а он, тот дядя, командовал кораблем.

— На церкву правься. Видишь, галка сидит на кресте? Кривая ишо на один глаз…

Правился молодой капитан на церкву. Тщетно в бинокль кривую разыскивал галку.

— Теперь на тот оползень вцеливай. Где зелененька ящерка греется…

Вцеливал на тот оползень…

В особо рисковых местах, на перекатах и мелководье, отбирали, случалось, лоцманы у капитанов штурвалы, и тогда командир корабля чувствовал себя чем-то вроде искупанной курицы. Достоверных, надежных карт не имелось, фарватер по каждой весне изменялся — нежданные мели, пески-перекаты, а жмоты-лоцманы отнюдь не торопились выдавать молодым капитанам профессиональных своих секретов. Не только что мели и прочие каверзы, козни, подвохи речные, но даже названия прибрежных селений, бывало, утаивали.

— Какая, дядя, деревня?

— Деревянная, — приготовлен ответ у лоцмана.

— А это какая?

— Береговая…

Особо назойливых и неотступных побивали советом:

— Покличь попа в «матюгальник» да расспроси. Евон приход — не мой.

Матюгальником на Реке назывался жестяной покрашенный рупор. Ох уж этот прибор-инструмент! Приснится, и вздрогнешь. Вместе с первой приличной сибирской посудиной появился он на Реке, с основания сибирского флота безраздельно владычествовала его нецензурная пасть над сходнями, над палубами, над пристанями. Капитан, отдавая команду, набирал в свою грудь  р е з е р в н о г о  в о з д у х у, и упаси бог, если у замешкавшегося матроса или сплоховавшей команды не сразу дельно все получалось. Дополнительные разъяснения сопровождались таким звонкокованым, густотертым «голословием», под которое мигом все поправлялось, налаживалось, горело и плавилось… Бодрела и «умнела» команда, распутывались узлы, растворялись заторы и пробки, снимался с мели корабль, и не болели гипертонией и желчной болезнью отцы-капитаны.

Вспоминается история одного боцмана, самородка, виртуоза и кладезя в смысле «богов с боженятами». Всего-то два слова команды отдать, а как предварит, как подступит! Профсоюз поставил штрафовать его за каждое нецензурное  р у г а т е л ь с т в о  на один рубль. В первую же вахту он спустил две получки. Во вторую достигло на полнавигации. В третью боцман перехитрил профсоюз. Прежде чем поднести «матюгальник» к устам, он выделывал всякие безголосые вскидки, целой серией выполнял несказуемые вольные упражнения, и уж после того к нему возвращался дар речи.

— Трави носовой! — плаксиво и изобиженно, общипанно и обстриженно произносил он бескрылую, куценькую команду.

На реке, как нигде, живуча «словинка», живучи обычай, традиция. Мучились с жестяным «пережитком», пока не явился взамен микрофон. Пришлось кой-которым  и з л а м ы в а т ь  п с и х и к у: регулировать громкость голоса, вычищать зык и рык из родимых привычных команд, цитировать в глухом одиночестве приемлемую для современного пассажира стерильную расстановочку слов. Ибо стоит пустить в микрофон хотя б одного «соловья» — плывущие вздрагивают. На всех палубах, в каждой каюте — акустика… Если повнимательней вслушаться в команды нашего Капитана, мы тотчас уследим в них слова-довески. Это постоянное — «будьте любезны».

— Будьте любезны… Отдать носовой!! — упрашивает он первогодка-матроса.

Явное следствие микрофонной переподготовки.

Смотрят на Реку парни.

Смотрит на Реку наш Капитан.

«Все письмена на ней, все тезисы. Боевая жила этого организма…» — стережет его ухо старожителевы слова. Гордынюшка-дед! Комара и того в обиду не даст. С чертом, видишь ли, скрещенный!