Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

А если я не смогу опомниться, то у меня был свой план простого решения: взять таблеток и алкоголя и погрузиться в сон в снегу — в этом туннеле к нежному забвению. В нужных случаях, как всегда, под рукой был Шекспир: «Ни мак, ни мандрагора, ни все снотворные сиропы мира не отнесут тебя назад, в тот сладкий сон, что был вчера» — в тот день, когда мой отец смеялся и выбивал пепел из ужасно пахнущей трубки; в тот день, когда Карлос держал меня на коленях и плакал, оттого что прежде никогда не чувствовал такой привязанности к кому-либо; в тот день, когда мы в Мексике держались за руки и затаив дыхание следили за воладорес, поднимающихся по шесту в бесконечность; в тот день, когда Флоринда совала шоколад мне в рот и говорила: «Я здесь, теперь я — твоя мамочка, хорошая мамочка, которая никогда не откажется от тебя».

Удивительно, но я не стала злее, хотя душа не находила себе места. Я стала воинственной и, возможно, была в одном шаге от состояния бешеной ярости. Я решила узнать правду о моем соблазнении и выяснить, не заняла ли конкурентка мое место. Карлос был слишком труслив, чтобы признаться самому, он скрывал свой обман за рассказами о пребывании на краю смерти, вызванном на-шей ядовитой связью.

Пожалуйста, не подумайте, что я была способна здраво рассуждать или что я освободилась от чувства вины в убийстве последнего нагваля. Если бы я могла безболезненно умереть во сне, не ранив тех, кого люблю до глубины души, я выбрала бы это. Как ни странно, будучи ужасно худой от недоедания (как Карлосу бы понравились мое изможденное лицо и плоский живот!), я оставалась совершенно здоровой и сильной.

Если я собиралась жить, я должна была что-то делать. Я сэкономила небольшие деньги, чтобы прожить в течение короткого времени, но все же я не могла сконцентрироваться на написании книг.

Я не была сталкером, тем, кто стал бы шпионить за Карлосом. Но я знала человека, кто мог бы это сделать, — это был трудолюбивый, наблюдательный профессионал, один из моих старых друзей, очень известный и преуспевающий частный детектив. Я сомневалась, смогу ли я оплатить его работу, поэтому решила для начала посмотреть, что можно сделать самой.

Я надеялась, что наткнулась на золотую жилу, так по крайней мере я думала, когда открыла телефонную книгу Санта-Барбары и к своему удивлению нашла там домашний номер скандально известного Ричарда де Милля. Внук Сесила де Милля, он написал единственную достойную обсуждения книгу о Карлосе. Она была достаточно популярна, и ее недавно переиздали с дополнениями.

В ней я с трудом пробиралась через дебри авторского психоанализа, представлявшего Карлоса как настоящего шизофреника: одна его составляющая — это грандиозное и неприкрытое вранье длиною в целую жизнь в поисках безопасности, другая — обман человека, живущего в вымышленном мире, могучего и всесильного, извлекающего из этого выгоду. Милль, несомненно, провел грандиозную работу: опросил каждого, кого смог найти, кто знал Карлоса во времена UCLA и далее в семидесятых годах. Книга полностью развенчивала миф о Карлосе, поэтому я презираю ее до сих пор.

Милль подошел к телефону немедленно и был довольно бесцеремонен. Его одолевали охотники за Карлосом, те, кто предполагал, что он мог их привести к Богу. Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы убедить его, что я знала Карлоса лично и хотела задать лишь один вопрос: действительно ли Кастанеда был ловеласом? Часто ли он предлагал связь женщинам, а затем бросал их? Ричард на мгновение задумался, затем ответил: «Нет, я никогда не слышал ничего подобного».

Он считал, что единственная цель сексуальной связи для него — это оказание помощи для беспрецедентного духовного роста. Когда я сказала, что Карлос часто высказывал желание напасть на своего биографа с мнимой благодарностью: «Это именно вы написали книгу обо МНЕ?» — то сначала это напугало несчастного Милля, и он не сразу ответил, а потом разразился смехом.

Очевидно, эта беседа была для него в диковинку— его утомили запросы от легионов ищущих Карлоса. Он был известен прежде всего как единственный биограф Кастанеды, несмотря на то, что написал и другие книги. Мы довольно вежливо распрощались, но все же я не стала более осведомленной.

Затем я написала Майклу Корде из «Саймон энд Шустер» (Карлос любил произносить: «Саймон энд Шайстер»[35]), тому самому, что издавал Карлоса и книги моего отца в течение двадцати лет. Карлос в конце концов оставил Корду, сказав, что Майкл отклонил книгу «о герменевтике» как чересчур академическую. Что бы там ни представляла собой герменевтика на самом деле, Корда объявил, что она «некоммерческая», по крайней мере так утверждал Карлос. Я догадывалась, что это была больше, чем просто история, потому что Карлос отзывался о Корде с презрением и стал издаваться в другом месте. Возможно, как это было с моим отцом, Корда оскорбил одного из своих авторов.