Единственными людьми, которые разговаривали со мной или навещали, были старые друзья, занимавшиеся в воскресном классе Карен Вильямс, всегда храбрая и любящая, а также мой преданный друг Ричард Дженнингс. Карен совершила беспрецедентный поступок, написав Карлосу письмо протеста. Рискуя собственным положением ради истины, она утверждала, что я никогда не делала того, в чем он меня обвинял. Это был поступок, невозможный с точки зрения подхалимов Карлоса. Без Карен и Вильямса, да еще тех немногих старых друзей, которых я втайне от всех сохранила в «старой жизни», я могла бы в конце концов действительно совершить самоубийство. Я сдалась.
Grand guignol «Театр паранойи» дошел до того, что обвинения в мой адрес стали противоречить собственным правилам Карлоса. Он свирепствовал на меня из-за «советов» ученикам воскресного класса в ответ на их откровения, одновременно приходя в ярость от того, что я не доводила эти признания до сведения
Я спросила Саймона, что он думал по поводу того, что Карлос не только разрешал, но и настойчиво поощрял «стукачество».
— Почему этих людей не наказывают, — воскликнула я, — за их низкопоклонство, за постоянное предательство? Его ответ удручал:
— Их информация слишком ценна.
Одним из немногих достоинств Саймона в моих глазах было то, что он не принимал участия в этой низости. Я от души восхищалась им за эту позицию, но он нарушил наши взаимные договоренности и я разочаровалась в нем. Его постоянно преследовал страх, и, чтобы иметь какие-то преимущества и выступать с позиции силы, он пытался узнать обо всех как можно больше. Из-за такого объема информации он со всеми испортил отношения. У него, как и у всех нас, было множество потребностей, но только обладание информацией могло компенсировать его «комплекс кастрации».
Однажды Пуна, с которой мы были очень близки до моего изгнания, позвонила мне и предложила оплатить мою регистрацию на следующем семинаре в Мексике, где Фифи предстанет на сцене в качестве нового триггера. Я ответила, что ее предложение отдавало дурновкусием. «Я думала, что
Неожиданно Гвидо нанес мне весьма и весьма церемонный визит. Я предположила, что Флоринда разрешила ему это сделать. Он снова взревновал, когда увидел цветы в моей комнате, и допытывался, кто их преподнес. Я была тронута просто потому, что он пришел. Согласно кодексу, по которому мы жили и к которому Гвидо так искренне относился, мы не говорили ни о чем важном.
Однако он пытался уговорить меня принять вместе с ним участие в местном книжном фестивале и прочесть что-нибудь из классики. Этот чуткий жест слишком запоздал.
Как-то раз зашла Флоринда и заметила с отвращением, что я «отекла». Это было как раз накануне месячных, которые из-за чрезвычайного напряжения, в котором я находилась, задерживались. Отеки действительно были больше, чем обычно. Флоринда подумала, что я «торчу» на наркотиках, и быстро уехала. Однако ирония заключалась в том, что я, сдерживая тошноту из-за мигрени, ни к чему, кроме аспирина, не прикасалась в течение многих месяцев. Я боялась принимать любое лекарство — жестокое решение, рожденное абсолютным страхом. Неужели Карлос или Флоринда не
глава 33
ВОСКРЕСЕНЬЯ, КРОВАВЫЕ ВОСКРЕСЕНЬЯ
Теперь же ненависть — удовольствие намного более растянутое;
Люди любят на ходу, но ненавидят неторопливо…
Джордж Гордон Байрон «Дон-Жуан»
В течение двух лет Карлос регулярно распекал меня при всех на воскресных занятиях, и я при этом присутствовала. Хотя я старалась не обращать на это внимания, многие говорили мне, что были потрясены случаем, когда Карлос указал на меня и сказал: «Она думает, что у меня с ней была любовная связь! Она невменяема!»
Любимой темой для обсуждения была моя детская любовь к мороженому Карлос утверждал, что я была энергетически «мягкой», потому что выросла на мороженом. Он сказал классу: «Мы думаем, что нуждаемся в сахаре, шоколаде, мороженом. Мы нуждаемся в любви. И очень нуждаемся».
Накануне панического бегства Фифи он рассказывал группе о том, как я изменилась:
— Это «эльф»
— Эллис Лаура Финнеган. Люди, которые знали ее десять лет назад, теперь не узнают ее, они говорят, что она «напоминает им кого-то знакомого». Она отвечает: «О, не может быть, я ведь жила в Беркли».