Ученица чародея

– Прости, – хрипло проговорил Этьен. – Я тебя обманул. Эти чертовы законники не дадут на тебе жениться… Видит Бог, я хотел. Я любил тебя, Абели Мадлен… – в уголке его глаз блеснула слеза, но он улыбнулся, как мог. Трещинка на губе засочилась кровью. И все же мой любимый, чумазый, истерзанный мальчик и сейчас пытался шутить: – Не реви. Еще одна ночь, Абели, и вздохнешь спокойно. Никаких тебе больше хлопот, никаких демонов, никакого грубияна Этьена Годфруа, который не умеет делать реверансов.

– Нет, Тити, нет! – горячо зашептала я ему на ухо. – Еще есть надежда. Завтра, по дороге на казнь… Мы попытаемся…

Этьен посмотрел на меня с нежностью и пронзительной мудростью человека, который уже узрел смерть. Черную, в балахоне, с пустыми глазницами и вытягивающей душу тоской. Просунув кисть через решетку, Тити провел ладонью по моим волосам:

– Милая преданная девочка… Знаешь, таких больше нет на свете. Ты и без дара светишься… Спасибо, что была со мной эти несколько дней. Самых счастливых в моей жизни. Столько волшебства у других и за жизнь не бывает. Мне повезло.

– Этьен, – плакала я, – я сделаю все… Я спасу… Я люблю тебя!

Он устремил взгляд к небесам:

– …уже завтра. Фюйть, и адью. Ну, перед этим покручусь немного… на чертовом колесе… Ты лучше не смотри, ладно?

– Этьен…

– Эй, Марешаль, – окликнул он великана.

Тот подошел, и Этьен кивнул ему:

– Огюстен, дружище, береги ее. Я видел твое облако, светлое, как зелень у молодого дуба весной. А потому уверен, ты добрый и порядочный. Могу тебе ее доверить. Она маленькая. Защищай ее, Марешаль, слышишь? Поклянись.

– Обещаю, Этьен, – Огюстен крепко пожал протянутую ему руку. – Мы могли бы стать хорошими друзьями.

Этьен кивнул.

– Свидание окончено, господа, – заявил стражник, и указал нам алебардой на выход.

Отчаяние мелькнуло в глазах Этьена, и он потянулся ко мне. Забыв обо всем, я приникла к его губам, словно им можно было надышаться…

* * *

Соленый от крови привкус поцелуя жег мне губы и заставлял держаться. Из последних сил. На грани возможного.

Внутри меня все дрожало, и страх застил мне разум, но я не думала сдаваться. Мы с Огюстеном направились в «Лё Прокоп», пытаясь вытрясти из ресторатора информацию о графе.

– Зачем же кричать, синьорина? – отмахивался пухлыми ручками от меня сицилиец. – Маэстро Салтыков вернется. Вот-вот вернется. Со дня на день.

– Мне не нужно со дня на день! – с рыком наседала я. – Он мне нужен сейчас! Здесь! Пронто, черт вас подери!

Но ничего путного от Франческо Прокопио мы так и не добились.

Из Латинского квартала я бросилась в гостиницу, где расположился чернокнижник. Он будто ждал меня – не проявил ни радости, ни изумления, и на мой возглас:

– Казнь назначена на завтра! – лишь невозмутимо кивнул.

Я подлетела к мсьё Годфруа, взлохмаченная, сумасшедшая, будто фурия:

– Вы помните, помните наш уговор?!

– А ты? – просто спросил он.

– Не волнуйтесь, помню. Спасите Этьена. И я буду вашей женой! Буду, слышите?!

Чернокнижник странно посмотрел на меня, разгладил торчащие щеткой усы и вкрадчиво сказал:

– Хорошо. Я все просчитал заранее. Выяснил, что Этьена повезут на телеге к Гревской площади по набережной Мажисри. Затем свернут в проулок, чтобы выехать к эшафоту, минуя толпу. Там их будет ждать банда головорезов. Они обезвредят стражу и уведут Этьена в подвал углового дома. Я проконтролирую. Оттуда есть выход через канализацию в любую часть города. Этьен будет своден и жив. Но ты его больше не увидишь.

– Я согласна. А если не получится?

– Получится, – невесело усмехнулся в усы лекарь.

– Я должна видеть своими глазами, что Этьен избежал казни.

– Увидишь. Жди меня завтра без четверти одиннадцать у выезда с моста Нотр-Дам на набережную Мажисри.

– Спасибо, – уходя, я посмотрела на чернокнижника с благодарностью, какой и сама от себя не ожидала. Некрасивый, недобрый, он все же чем-то так напоминал Этьена… В нем была моя последняя надежда. Но мсьё Годфруа остался хмур. Неужели в нем проснулась совесть и сожаление о сыне?

* * *

Часы на башне Консьержери отбивали, будто молотом на гигантской наковальне, – восемь, девять, десять… Перешагнув через полночь, поползли на новый круг – час, два… Невыносимо. Казалось, они предрекают беду, отсчитывают последние вехи, когда Абели и Этьен еще существуют вместе. Пусть не рядом, но пока живы… Оба… «А вдруг чернокнижник обманет?» – тревожно стучало в висках.

В углу темной комнаты вздыбилось нелепой пеной кружев атласное чучело – мое маскарадное платье на манекене. На стуле рядом таращилась в темноту черными глазницами украшенная перьями маска. Все это приобретало пугающие очертания в свете свечи. «Не станет Этьена, не станет и меня, – думала я, – моей души и сердца. Я превращусь в пустую оболочку, бессмысленный манекен».