Ученик чародея (Часть 1-6)

Кручинин не спеша шел на городскую станцию. Через час билет был в кармане. Жаль, конечно, что поезд идет только вечером. Придется выдержать этот праздник - свой собственный юбилей... "Юбилей чародея"! Не любит он юбилеев!.. А впрочем: ерунда! Пусть поют, пусть величают, пусть будет "юбилей".

Кручинин шел по бульвару. Ноги мягко ступали по шуршащему лиственному ковру. От земли поднимался горьковатый запах палого листа. Кручинин опустился на скамью и снял шляпу. Холодный ветер с Даугавы впился в волосы, растрепал бороду.

Лишь кое-где дубы еще сохранили побуревшее от утренников вычурное одеяние, но и они уже зябко расставили почерневшие сучья. На опустошенных клумбах неопрятной щетиной торчали остатки цветочных стеблей. Все вокруг казалось умирало... Умирало?.. Нет, нет! Это был только отдых земли, истомленной ласками солнца; только благодатный сон под одеялом снегов, перед новым праздником брака и нежных объятий весны. Потом снова дурманящий натиск знойного лета и снова освежающие слезы осенних дождей, шуршание листьев, возвращающихся на землю, из соков которой они родились... И снова зима... и снова... снова...

Какое новое восприятие времени!.. Будущее приобретает небывалую дотоле, огромную ценность; минуты становятся днями, дни - годами. Разве он не был всегда убежден, что прошлому свойственна неподвижность, обеспечивающая его доступность в любое время, - стоит протянуть руку. А тут вдруг его охватило опасение: что если прошлое утечет между пальцами, будет утрачено навсегда, если он не успеет его собрать на страницах своих записей.

Кручинин провел рукой по лицу: не стоит ли он перед опасностью стать пленником своего прошлого? Не лучше ли мобилизовать силы на использование оставленного ему будущего?.. Нет, без овладения прошлым, опрокинутым в будущее, невозможно строить жизнь! Где же и черпать опыт для этой стройки, как не в прошлом? Не понять своего прошлого - значит не понять будущего... Кажется, он повторил слова какого-то философа?.. Не беда, теперь не до того, чтобы разбираться в таких тонкостях: если мысль кажется верной, он обязан ею пользоваться, как своей собственной! Таково право спешащих. Разве в его положении собирание мыслей не равносильно самому активному действию? Разве подведение итогов прошлого не есть вторжение в будущее? Или настоящее не рождается прошедшим, а будущее настоящим. Если мы не считаем свое будущее абстракцией, то тем более не является абстракцией прошлое. Его надо взять и как великую материальность, как оружие передать дальше, по строю тем, кто принимает пост на будущее.

На какое-то мгновение Кручинину показалось, что он занимается пустяками: чем-то мистическим повеяло на него от собственных размышлений. Но он тут же отбросил этот страх: метафизика, конечно, не оружие материалиста. Он живет переработкой в своем сознании реального мира. Но кто сказал, что прошлое - не такая же реальность, как настоящее. И даже реальность более устойчивая, поскольку она заключена в ясно очерченные рамки времени, тогда как настоящее в каждый данный миг является еще будущим со всеми нереальностями этой загадочной категории и так же в каждый данный миг становится прошлым.

Говорят, что писать вообще - нетрудно, а трудно написать что-то стоящее. Это он будет помнить ежеминутно. Когда остается мало времени, нельзя сгребать подряд все, что было, надо отцеживать мысли сквозь самое тонкое сито критики.

Кручинин глядел в серую, затянутую мглой мелкого дождя пустоту бульвара, но взгляд его, как у слепого, не фиксировал ничего, ни на чем не останавливался. Туман, собираясь на бровях, в нависших на лоб волосах, холодными каплями падал на лоб, стекал за воротник. Кручинин поежился, устало поднялся и пошел с непокрытой головой, не замечая холодного ветра. Шляпа осталась лежать на скамье.

Он медленно шагал по дорожкам, машинально обходя лужи. Заслышав сзади торопливые шаги, он обернулся: перед ним стояла, смущенно улыбаясь, девочка лет десяти. Она протягивала ему его мокрую шляпу. Сказала несколько слов по-латышски и, видя, что он ее не понимает, смутилась еще больше. Растерянно поглядела на шляпу. Кручинин надел шляпу и протянул девочке руку. Она нерешительно подала свою маленькую ручку. Кручинин нагнулся и нежно коснулся губами холодных худеньких пальчиков. Сказал, улыбнувшись:

- Палдиес.

Девочка сделала книксен.

Несколько минут они в нерешительности стояли друг против друга. Кручинин поклонился, церемонно приподняв шляпу; девочка снова сделала книксен, и они разошлись. Он шел не оборачиваясь, глядя себе под ноги. Шляпа оставалась в руке, промозглый ветер продолжал трепать волосы.

100. МЕД И ДЕГОТЬ