Старцы считают критерием доброго дела не столько содержание самого очевидно доброго по форме поступка, сколько доброе расположение сердца человека, когда он совершает такой поступок. Они более озабочены чистотой сердца, его неподвластностью страстям, ибо страсти порождают зло, которое обесценивает внешне доброе дело, превращая его в свой инструмент.
Видя, что ко всякому доброму делу примешивается страсть, мы должны смиряться и смиряться. Иначе добрые дела в их истинном смысле будут для нас попросту недоступны. Лишь смирение способно нейтрализовать страсти и сохранить для нас пользу наших дел.
Прп. Макарий напоминает:
Если полезность доброго дела для нас определяется лишь расположением нашего сердца творить добро ради Бога, то, конечно, должно опасаться мысли о том, что делаем добро. Так как мысль эта, хотя и выглядит убедительной (действительно, а разве не добро делаем?), вызывает в нас действие тщеславия, которое пленяет наше сердце и начинает свидетельствовать, что не ради Бога, а ради ублажения наших страстей мы постимся, молимся или даем милостыню.
В таком свидетельстве человеческого сердца перед Богом заинтересован враг, который и старается мысль о том, что мы делаем добро, постоянно нам приносить. И хотя добрые дела его раздражают и злят, он все же мстительно надеется, что мы окажемся неразумны и сами доброе дело превратим в злое. То есть под действием страстей удалимся от Бога и таковым результатом превратим пост, молитву или милостыню в нечто, что удаляет нас от Бога – вместо того чтобы приближать к Нему. Поэтому старческий совет прост и убедителен – со всяким добрым делом нужно сопрягать смирение, которое и не допустит, чтобы мы мыслили о себе высоко.
О сопряжении трудов со смирением прп. Макарий говорит следующее: