Учение о цвете

Такие странные слова мог бы произнести только тот, кто возомнил бы себя автохтоном (саморожденным существом). Кто считает честью для себя происхождение от разумных предков, признает за ними, во всяком случае, столько же человеческого смысла, сколько за собою.

* * *

Многие мысли вырастают из общей культуры, как цветы из зеленых веток. В период цветения повсюду распускаются розы.

* * *

Известные настроения и мысли часто носятся в воздухе, так что их могут поймать многие. Immanet aёr sicut anima communis, quae omnibus praesto est et qua omnes communicant invicem. Quapropter multi sagaces spiritus ardentes subito ex aёre persentiscunt, quod cogitat alter homo[122]. Или, выражаясь менее мистически: известные представления созревают в течение известного периода. Так и в разных садах плоды падают с дерева в одно время.

* * *

Настоящее открытие и изобретение есть ведь восприятие, разработка которого не может сразу воспоследовать. Оно покоится в уме и сердце; кто носит его с собою, чувствует на себе тяжесть: он должен говорить о нем, он старается навязать свои убеждения другим, но его не признают. Наконец за дело берется способный человек и излагает его более или менее как свое собственное.

(Метеоры)

* * *

Все благоглупости относительно «пре- и постоккупации», плагиатов[123] и полузаимствований так ясны мне и представляются такими вздорными: что носится в воздухе и чего требует время, то может возникнуть одновременно в ста головах, без всякого заимствования. Но – на этом мы поставим точку, ибо со спором о приоритете дело обстоит так же, как со спором о легитимности: первичнее и правомернее не кто иной, как тот, кто может удержаться.

(П. 1816)

* * *

Так как все человечество нужно рассматривать как одного великого ученика, то никому не следовало бы хвалиться особым мастерством.

(П. 1828)

* * *

Изолированный человек никогда не достигает цели.

(П. 1808)

* * *

Лишь все человечество вместе является истинным человеком, и индивид может только радоваться и наслаждаться, если он обладает мужеством чувствовать себя в этом целом.

(П. П. 9 кн.)

* * *

Людей надо рассматривать как органы их века, двигающиеся большею частью бессознательно.

* * *

Лучшие люди в свои блаженнейшие минуты приближаются к высшему искусству, где индивидуальность исчезает и создается только безусловно правильное.

(П. 1804)

* * *

Все говорят об оригинальности, однако что это значит? Как только мы рождаемся, мир начинает действовать на нас, и так продолжается до конца жизни. Да и вообще, что можем мы назвать своим собственным, кроме энергии, силы, воли? Если бы я мог сказать, чем я обязан великим предшественникам и современникам, то немного бы осталось на мою долю.

(Эккерман)

* * *

Французы видят в Мирабо своего Геркулеса, и они совершенно правы. Однако они забывают, что и колосс состоит из отдельных частей и что Геркулес древности представляет то же коллективное существо, великого носителя собственных и чужих дел.

В сущности ведь все мы – коллективные существа, как бы мы там ни вертелись: как мало из того, чем мы обладаем и что мы собою представляем, можем мы назвать в самом чистом смысле своею собственностью! Решительно всё должны мы принимать и учиться как от тех, кто был до нас, так и от современников наших. Даже величайший гений недалеко ушел бы, если бы он захотел брать все из своего внутреннего мира. Но многие очень хорошие люди не понимают этого и топчутся полжизни во мраке со своими кусочками оригинальности. Я знал художников, которые хвастались, что не следовали никакому мастеру, а обязаны всем собственному гению. Безумцы! Как будто это вообще возможно! Как будто мир не навязывается им на каждом шагу и не делает из них, вопреки их собственной глупости, чего-нибудь более или менее путного! Да, я утверждаю, что, если бы такой художник только прошелся вдоль стен этой комнаты и бросил хотя бы беглый взгляд на рисунки нескольких великих мастеров, которыми я их увесил, он ушел бы отсюда – если он обладает хоть искрой таланта, – преобразившись и возвысившись.

Да и что вообще есть в нас хорошего, как не способность и склонность привлекать к себе средства внешнего мира и ставить их в услужение нашим высшим целям? Я могу обратиться к самому себе и скромно высказать свои чувства. Правда, в течение своей долгой жизни я сделал и осуществил кое-что, чем я мог бы, пожалуй, хвалиться. Но что, собственно, рассуждая честно, было моим, кроме способности и склонности видеть и слышать, различать и выбирать, а затем с некоторым умом оживлять и с некоторым искусством передавать увиденное и услышанное? Я обязан своими произведениями отнюдь не одной моей собственной мудрости, но тысяче вещей и лиц, давших мне материал для них. Приходили ко мне невежды и мудрецы, светлые и ограниченные умы, детство, юность и зрелый возраст: все говорили мне о том, что они думают и чувствуют, как они живут и действуют и какой опыт они скопили себе; мне же оставалось только приступать к делу и пожинать то, что посеяли для меня другие.