Убить Зверстра

— Не скажу, что так уж смертельно болела. Чего перекинулась на чужом перекрестке? Не знаю.

— Бывает, что человек переживает длительный стресс, что-то скрывая в себе из неприятного или страшного, подавляющего, одним словом. А потом получит дополнительный стресс — и все.

— Может. А чего ей скрывать было?

— А не припоминаете ли вы ее рассказа о каком-нибудь увиденном насилии, подсмотренном случайно. Может, это были молодые влюбленные, и она явилась невольным свидетелем момента, когда девушка возражала против секса, а парень настоял на своем, изломал ее? А может, что-то более отталкивающее, соитие мужчин, например?

Мария Григорьевна задумалась, отрешенно попивая чай из чашки, и задумчивость ее не носила характера попыток что-то припомнить. Скорее, в ней шел процесс оценки, стоит ли отвечать на заданный вопрос. От Ясеневой не укрылся этот нюанс. И она дожала старуху, потерявшую охоту балагурить.

— Я хочу понять причину ее смерти, только и всего. Умирая же, она твердила: «Скажи им, что он там». Завет мне такой оставила, а кто «там» и кому сказать — не успела объяснить. И напугана очень была. Я все это время не сидела на месте, искала смысл в ее словах, и теперь знаю от других людей, что она была травмирована подобным случаем, и долго носила его в себе, подавляя то ли страх, то ли отвращение. Это не могло не произвести пагубного влияния на ее здоровье. Вы знаете, почему люди разглашают чужие тайны?

— Потому что болтливы очень, — с сухим упрямством отрезала Мария Григорьевна, однако, явно проникшаяся коротким рассказом Ясеневой.

— Нет, потому что тайна давит на них, производя разрушение в организме, и люди интуитивно стараются сбросить с себя ее груз. Их нельзя за это осуждать. Зачем укорачивать себе век, если можно раз и навсегда избавиться от угнетения нервов, никому при этом не навредив? В самом деле, почему бы Евдокии Тихоновне было не рассказать об увиденном ею непристойном событии, если оно свалилось на нее случайно, не по ее вине? Она ведь не знала имени его участников, даже лиц могла не рассмотреть. Есть такая закономерность, давно замеченная медиками, психоаналитиками, что рассказанный травмирующий факт быстрее забывается и перестает довлеть над человеком. Человек как бы очищается от шлаков памяти.

— Очища-ается, — недовольно буркнула хозяйка. — Сама очищается, а ты дрожи тут, как осиновый лист. У меня ведь тоже нервы есть.

— А чего вы дрожали?

— Боялась, — коротко призналась Мария Григорьевна. — Да мне этот маньяк и так по всем углам мерещится, а тут она еще добавила. Я же целыми днями одна, считай, на всей площадке, в подполе будто. А как ее не стало, так я и вовсе расклеилась. Страшно мне, и все. И что главное — сама к ней прицепилась. Так мне и надо.

— Так ведь маньяк тот совсем не трогает старушек, его и молодые женщины не интересуют. Он за мальчиками охотится, — успокоила ее Ясенева.

— Здрасьте, моя радость, — высказала несогласие Мария Григорьевна. — Он же умом тронутый. Чего с него взять? Сегодня за мальчишками, а завтра взбрендит ему сюда нагрянуть, и что я сделаю? Вон, зашел в квартиру и двух человек порешил. А ты говоришь…

— Итак, вас напугала Евдокия Тихоновна своим рассказом, — констатировала гостья. — Как напугала, так сейчас мы из вас этот испуг и снимем, но только мне надо знать правду. Иначе — никак.

— Шелковицу она любила, — с легким снисхождением начала Мария Григорьевна.

Из ее рассказа следовало, что Евдокия Тихоновна, сугубо городской житель, необъяснимым образом любила потеху сельской детворы — шелковицу. Раньше, пока днями занята была то в школе, то на работе, в парке Литераторов паслась, где туковых деревьев много растет. На базаре покупала, но это было не то — дорого, и ягода почти всегда успевала потерять свежесть — соком изойти. А странная подруга Марии Григорьевны любила прямо с дерева ее есть, как коза, а если и набирала домой, так сразу перерабатывала: варенье варила, компоты делала, консервировала, а то и просто сушила. Видно, эта ягода здорово их семью в лихолетье спасла, вот и было у нее к шелковице такое доверие. Ну, а как вышла на пенсию и появились у Евдокии Тихоновны свободные дни, так ездила в новомосковские леса. Там на опушках этих шелковиц растет на радость детворе, хоть завались, только успевай, бери ягоду. Чем эта ягода еще хороша? Как появляется в середине июня, так до самой осени ее полно. Леса новомосковские издавна достаточно обжиты и грибниками, и мальчишками, а в последнее время там иногда и на бомжачью или беспризорничью землянку можно натолкнуться. Вреда поселившиеся там отшельники другим не делают, но своим появлением людей пугают.

Рассказчица, исходя из того что от бродячего люду и в городе не протолкнуться, не раз предупреждала подругу Евдокею не шастать по лесам, не пугать ворон да и самой от беды беречься. А та нет — вот шелковица ее и лечит, и кормит, и утешает. Конечно, не без того, иногда она, набрав два ведра, продавала шелковицу, имея от того кое-какой достаток.