Сейчас здесь сидела низенькая, полная женщина, упершись одной ногой в землю, а второй свободно покачивая в воздухе. Она оглядывалась вокруг, словно выискивала зацепки для приложения интереса, — надо было погулять, надышаться свободой и простором после зимнего сидения в квартире, погреться на солнышке, не скупившемся на предапрельское тепло, но скучно же без дела смотреть на неизменяющиеся пейзажи.
Ясенева подошла к ней ближе.
— Можно присесть возле вас?
— Давай, присаживайся. Ты что, из новеньких? В том подъезде, знаю, квартиру недавно продали. Не вы ли купили? Тогда давай знакомиться.
— Давайте, — согласилась Дарья Петровна и назвала себя. — Только я не соседка ваша, а просто прохожая.
— А к нам чего забрела?
— Не забрела, — поправила ее Ясенева, — а специально к вам пришла, Мария Григорьевна. Вот торт бисквитный с ананасом взяла для чая, мягенький.
— О, — хлопнула себя по коленям словоохотливая толстушка, — и ты меня знаешь! Нет спасу, а приятно. Всем я нужна, значит, поживу еще. А кто ж ты будешь? От меня чего хочешь?
Особенно выдумывать Дарье Петровне не пришлось, она привыкла к ситуациям знакомства, сопутствующим собиранию материала то на одну книгу, то на другую. Не проживет же человек только своим умом, да еще так, чтобы книги писать. Приходится к людям обращаться, разговаривать, обсуждать то, что их или тебя интересует. Это были для Ясеневой привычные рабочие моменты.
— Я журналистка, — и она показала свое журналистское удостоверение.
— В какой же ты газете работаешь? — поинтересовалась ее собеседница.
— Теперь ведь много так называемых свободных журналистов, вот я из них.
— Никогда не понимала, что это такое. Свободные, не свободные. Их что на привязи держат, несвободных-то?
— В каком-то смысле да. Они обязаны выполнять задания редакции, отчитываться в своей деятельности. А я никому ничем не обязана. Готовлю интересующий меня материал, а потом продаю его газетам.
— И что, получается? А как же те, что у них там работают?
— Я могу найти более интересный материал, чем они, и у меня его газета охотно купит. Вот к вам как раз за этим и пришла.
Мария Григорьевна рассмеялась, не скрывая удовольствия от свободных раскатов своего голоса. Она вообще, оказалась легким, приятным человеком, находящим удовольствие в простых вещах, скажем, вот в таком случайном разговоре.
— Да чем же я, затворница-то, могу тебе помочь? Я же всю зиму из своей норки не вылезаю. Теперь вот сама хочу чего нового от людей услышать. А ты ко мне пришла. Ой, насмешила, ей-богу!
— Это вам кажется, что вы не можете быть интересной. Я, например, хочу написать статью о состоянии нынешней медицины. Помните, когда-то у нас была обязательная диспансеризация всего населения? Зачем это надо было? А для предупреждения заболеваемости, для своевременного выявления отклонений в организме человека, когда на начальной стадии их можно было искоренить совсем или не дать развиваться скорыми темпами.
— Помню. Чего же не помнить?
— Ну вот, и тогда у нас люди не умирали на улицах. А нынче что творится? Люди, которым нельзя много двигаться или носить тяжести, у которых сердце или сосуды находятся в критическом состоянии, не знают этого. Они выходят из дома и уже не возвращаются обратно. А ведь, будь они предупреждены заранее, береглись бы и еще прожили бы не один год. Мне просто интересно ваше мнение, как человека, помнящего ту старую систему превентивной медицины, оправдана она была или нет? Теперешняя молодежь об этом же ничего не знает и ничего сказать не может.
— Конечно, оправдана! Ну как же? Вот и у меня соседка пошла в аптеку и не вернулась. Да-а. Девочка, спасибо, ей приходила, сказала, что та померла на улице. А то и не знали бы, куда пропал человек. Во как.
— А что за девочка? — неподдельно удивилась Ясенева.
— Не знаю, говорит, с начальницей своей была, когда ту «скорая» забирала.
— Это не Ирина ли? Такая стройненькая, высокая, чернявая из себя?
— Точно! А вы ее знаете?
— Как раз со мною она и была возле вашей соседки. Ну, Ирка, и когда успела опередить меня?
— Да вы на нее не серчайте, — попросила за Ирину Мария Григорьевна. — Вы вот раздумывали долго да собирались. А она, вишь, сообщила так, что и девять дней мы покойнице отметили, и сорок вот готовим уже. Так что вовремя она пришла, по-людски все вышло. А вы что ж, опоздали, стало быть.
Окончательно раззнакомившись, Мария Григорьевна пригласила гостью в дом, почаевать с принесенным угощением, на что Ясенева согласилась, так как хотела записать кое-то из рассказов этой женщины на диктофон, и лучше было бы его к сети подсоединить, для верности. Конечно, перед этим попросила разрешения на это, сославшись на то, что не запомнит всего говоренного без заметок, а писать — долго получится.
— Да включай свою писалку, мне она не мешает, — согласилась хозяйка дома. — Евдокея (так она называла свою подругу) жила открыто, безгрешно. Так чего мне бояться своих слов о ней? Пускай пишет.
— Болела она, видно, здорово и не знала об этом, — приступила Ясенева к интересующей ее теме поближе.