Убить Зверстра

— Создается впечатление, — завершила рассказ Ясенева, — что если бы я научилась расшифровывать информацию внутри себя, то могла бы вмешиваться и предотвращать нежелательные события. Это, во-первых. А во-вторых, я бы так не болела. Знание, считанное еще с подсознания, избавило бы его от необходимости прорываться в осознаваемость. Болезнь мучает тем сильнее, чем дальше я нахожусь от догадки, стучащейся ко мне.

— Значит, если бы при первых симптомах болезни ты могла понять, о чем тебе намекают, и начать действовать, то и не болела бы вовсе, — уточнила Гоголева.

— Точно! Как обладающий зрением человек не идет под мчащийся поезд, как осязающий тепло уклоняется от полыхающего огня, так и я могла бы избегать кризов. Но мне не открываются внутренние письмена.

— Итак, — подводя итоги, сказала Гоголева. — Моя личная задача — вытаскивать тебя из болезни, коль скоро ты в нее впадаешь по объективным причинам. Наша общая задача — разобраться с твоими предощущениями, научиться их читать и управлять ими.

— Управлять ими я могу, но вмешиваясь в ход событий вокруг себя. Я не могу избавиться от концентрирующегося во мне раздражения, не выплеснув его наружу. Это как вычих пыли из носа, как выдох использованного воздуха, как выплеск созревших в душе стихов. Это — события из одного ряда. Давай попробуем расшифровать хотя бы один этот случай, а остальные будут на него похожи, я с ними потом сама разберусь.

— Звучит убедительно, особенно про вычих. Поступим так: ты сейчас иди под капельницу — все равно тебе еще рано считать, что в твоих мозгах все успокоилось, — а я внимательно прослушаю еще раз твой рассказ, — Гоголева показала на диктофон. — А завтра вновь встретимся и наметим следующие шаги.

Они расстались, довольные друг другом. Я знала, что эти женщины обязательно проедутся за мой счет, потому что они будут только намечать шаги, а топать ножками придется-таки мне.

Или я о себе слишком хорошо думаю?

***

О чем размышляла после нашей исторической встречи Елизавета Климовна, я не знаю. Было около трех часов дня, когда она оставила отделение на попечение дежурных медсестер и уехала. До конца дня и весь вечер многочисленный младший медперсонал собирал пыль, скоблил лезвием пол вдоль плинтусов и мыл его, обрызгивал и поливал цветы, чистил ковры, натирал, полировал… Наша встреча здесь ни при чем — этим они занимались каждодневно, но от этого их рвение не уменьшалось. На дополнительных ставках они сидят, что ли? — подумала я, глядя на вакханалию борьбы за чистоту, так много их здесь было. А может, в штате больницы предусмотрены санитары-усмирители, ходят здесь и притворяются прибиральщицами? — эта мысль испугала даже меня, имеющую косвенное отношение к пребыванию здесь.

Нет, здесь не требовались смирительные рубашки. Контингент больных был самым что ни на есть мирным, нормальным, нормальнее остальных. Да-да! От чего страдали эти люди? Оттого, что с них свалились розовые очки и они увидели жизнь в истинном свете. Я иногда смотрю на публику, например в маршрутках, и удивляюсь, до чего же люди любят иллюзии. Едут утром на работу, где их ничего хорошего не ждет, слушают по радио какую-нибудь песенку про счастливую любовь, теплые края и горы бананов и улыбаются. Лица светлеют, на щечках появляется румянец, в глазах — мечтательность. Думают, что это у нихтакая райская, расчудесная жизнь. С этим обманом вступают в новый день. Вечером — то же самое: слушают, представляют, не замечая убогих жилищ, постной картошки на столе и отсутствие будущего. И вот однажды… После этого «однажды» многие попадают сюда лечить неврозы, реже — больные сосуды.

Двадцать лет назад неврозы даже болезнью не считались. До чего их было мало и до чего по смешным поводам они возникали. Это отделение было задумано, как санаторий-профилакторий для высокопоставленных лиц, здесь проводила неплановый отпуск партийная и советская элита. Не на Канарах, как теперь принято, — скромно люди жили. Потом бонзы от медицины одумались, когда начала накапливаться статистика заболеваний с «не установленным диагнозом». Гоголева доказала, что связь души и тела существует не только в работах философов, но и на практике. И все соматические больные с «не установленными диагнозами» потянулись сюда на консультации, некоторым удавалось попасть на стационарное лечение. И — о, чудо! — у стойких язвенников рубцевались раны в желудках, у гипертоников приходило в норму давление, больные с мнимыми пороками сердца забывали, где оно у них находится. Бессонницы, «комок в горле», аллергии — все проходило.

Теперь Гоголевой здорово «помогает» сама ситуация в стране — стрессовая, немилосердная, жестокая. Число больных неврозами возросло, да и качественно неврозы изменились. Теперь это, в основном, запущенные стадии, предкризисные и посткризисные состояния. С ранними симптомами никто сюда не приходит — некогда.

***