Я вышла в коридор и обнаружила, что обладатели белых халатов заседали на оперативке, где гвоздем программы служило ночное происшествие с Ясеневой. Подслушав под дверью (не судите меня строго, даю глаз в заклад, вы бы еще не на такое решились ради своего человечка), я убедилась, что доклад ночной смены уже закончился, и теперь там планировались атаки на гипоталамические козни, строящие Ясеневой ее, мягко говоря, безответственной природой. Поэтому свидетели неприятных происшествий уже ушли, а дневной медперсонал внимал инструкциям, их нельзя было отвлекать.
Без малейшей надежды я поплелась в процедурную, где с восьми часов должна была поправлять здоровье народа Ася, постоянно опаздывающая на работу. Это отвратительное свойство Аси было вполне простительным по сравнению с еще более отвратительным: она совершенно не умела колоть в вены. Она их терзала, прокалывала насквозь, вставляла в них иглу торчмя, и та сразу же выскакивала назад. Ася делала все для того, чтобы ввести лекарство не в вену, а под кожу, насинячить руку больного, изуродовать болезненной «надутостью», которая затем долго не рассасывалась, и вывести ее, наконец, из лечебного процесса. Или старалась не вводить лекарство вовсе. Так то! Если больной вовремя не избавлялся от Аси, то та же участь постигала и вторую руку, а потом она принималась покушаться на ноги, и так далее. Но это происходило только с очень упорными и патологически доброжелательными пациентами, которых Ася начинала тихо ненавидеть, подозревая в садизме. Остальные же изгоняли Асю после двух-трех встреч с нею и больше не подпускали к себе, умоляя дежурных сестричек выполнить вместо нее внутривенный укол или подключить капельницу.
Ася была бичом и позором отделения, но ее держали для природного равновесия добра и зла, ибо не будь ее, здесь могло бы угнездиться нечто похуже. Иди, знай!
Но Ясеневой требовалось не подключить систему, а отключить ее. С этим Ася справлялась на раз. И — о, чудо! — она была на месте.
— Иду-иду, меня предупредили, — пропела Ася, направляясь мимо меня так резво, что я еле поспевала за ней.
— Это не Ася ли привиделась вам в ночном кошмаре? — спросила я свою шефиню, подкидывая ей один из вариантов для размышления.
— Первое, что я сделаю, выйдя отсюда, это надаю тебе по шее, — пообещала Ясенева. — Теперь я вижу, что ты больна, но сюда попала по ошибке.
— Почему это? — разочаровалась я. — Вам можно, а мне нет?
— Потому что тебя надо лечить розгами, а здесь этот метод по недосмотру официальной медицины не применяется.
— Внесем рацпредложение, — размечталась я.
Моя задача в том и заключалась, как сказала Гоголева, чтобы облегчить процесс катарсиса ясеневского подсознания.
— Подсознание уже начало свою очистительную работу от каких-то тяжелых впечатлений, — вооружившись терпением, разъяснила она мне. — Но это может продолжаться долго и не облегчит состояние Дарьи Петровны, а усугубит его, поскольку, выплескивая засорившую его информацию в сон, оно повторно травмирует ее. И вообще, общеизвестно, что чем дольше длится выздоровление, тем оно менее успешно. Твоя задача — разговорить ее. Она сама не знает, что ее мучает. Пусть говорит обо всем, что ей на ум взбредет. Поразившее ее событие или явление обязательно всплывет в этих разговорах и выльется наружу, то есть уйдет к чертовой матери. Останется плюнуть и растереть, — заключила моя наставница. — Это же не сложно, правда?
Что мне оставалось, как не согласиться, но я решила выказать ретивость (вы продолжаете помнить, с какой целью, так ведь?).
— Как будто вы не знаете, какое «явление» ее поразило однажды и это продолжается до сих пор. А что, если его, гадюку, убить? — предложила я, намекая на известную в кругах книгочеев заумную личность.
— Не поможет, — авторитетно отклонила Гоголева мой метод в конкретно-очистительном процессе. — Этот человек, безусловно, является для нее травмирующим моментом. Но ее психика уже применилась к нему, как к камешку в обуви. Она страдает, но это привычное страдание. А может, даже плодотворное, — почему-то шепотом сообщила она. — Здесь кроется что-то другое. Это-то и надо выяснить. И давай, не затягивай, — прикрикнула, наконец, Гоголева, основательно входя в роль собственницы книжного магазина, если учесть, что теперь она заменяла мне Ясеневу. — Психика не любит длительного угнетения.
Так что, как видите, распоясавшейся я была не по собственному хотению, а по воле лечащего мою шефиню врача.
— Ты не ответила на мой вопрос, — продолжила свои наезды на меня Дарья Петровна.
— Сказать бы вам, что меня привез сюда Павел Семенович, да и дело с концом. Правдоподобно, трогательно, а главное, вы меня оставите в покое. Только боюсь, что тогда мне точно перепадет за враки. Конечно, — продолжала я, — глупо скрывать, что когда стало плохо и пришлось вызывать «скорую», чтобы меня отвезти в больницу, то я просилась именно сюда. Но это всего лишь совпадение, какие часто случаются. То есть совпадение в том, что мы обе заболели почти одновременно. Хотя, если подумать, так тут закономерного больше, чем случайного.