Убить Зверстра

С пылающими щеками, отнюдь не от температуры, Зверстр спустился этажом ниже, к соседке, живущей в квартире под ним, которая работала медсестрой в областной клинической больнице. Он точно не знал, с чем была связана ее работа, но во дворе она исправно исполняла обязанности процедурной медсестры на дому: кому укол сделать, кому систему поставить или клизму, кого обмыть в последний путь — это все к ней, пожалуйста.

— Лидия Пархомовна, — преданно глядя ей в глаза, проблеял Зверстр. — Дайте термометр до утра. Я свой разбил.

— Ты уже, вроде, выздоровел? — строго спросила она.

— Температура. Рано на улицу вышел.

— Как бы к ночи тебе хуже не стало, — высказалась о возможном осложнении Лидия Пархомовна, подавая термометр.

— Прямо не знаю.

— Если что, стучи три раза по батарее в спальне, — милостиво предложила соседка.

— Спасибо вам.

Дома Зверстр прошел на кухню, предусмотрительно закрыл форточку, чтобы запах не вырывался наружу, и сварил себе крепчайший кофе. Следовало капитально взбодриться — впереди предстояла бессонная, насыщенная чувствами ночь.

Он устроился в кресле перед телевизором, поставил на «видак» свой любимый фильм «Иван Васильевич меняет профессию», нажал на пульте кнопку «muting», выключив звук, и, жмурясь, стал прихлебывать ароматный напиток.

Мелькали знакомые кадры, ухмылялся молодой Александр Демяненко, строил рожи живой лишь на экране Савелий Крамаров, перевоплощался туда-сюда патриарх кинематографа Юрий Яковлев, решал вопросы внешней политики вор и проходимец (по фильму) Леонид Куравлев. Все, как у нас теперь, — подумал Зверстр, почти не глядя на них.

Настроив сторожевой слух на дверь соседей Сухаревых, он снова пустился в воспоминания. Почему-то на ум пришла его первая сексуальная попытка, неудачная, конечно.

***

Его сексуальная сущность и ориентация очень долго не проявлялась. Оканчивая школу, он уже начал подумывать, что ему суждено, как Йозефу Геббельсу, «жить с самим собой», но по здравому размышлению не спешил с этим, не тянуло. Затем его захлестнула волна других проблем: получение свидетельства о среднем образовании, поступление, будущая учеба, и в нем затих зов плоти, не успев как следует заявить о себе.

В первый после окончания школы год он никуда не поступил, и ему пришлось идти работать. Ходатайствами бабушки устроился санитаром в областную психиатрическую больницу.

Следующей осенью настала пора призываться в армию, и ему никак не удалось уклониться от этого. Там он пережил настоящее потрясение, решив, что судьба посмеялась над ним, сотворив в облике мужчины: к его непроснувшейся плоти тянулись вожделенные извращенцы, и ему это не казалось противным. Чтобы окончательно определиться в этом вопросе, он попытался завязать отношения с девушкой.

Регулярно в выходные дни девушки, принарядившись, стайками кружили вокруг войсковой части, прогуливались вдоль забора и надеялись в знакомствах с солдатами срочной службы обрести суженого. Ребята выходили в увольнение, и тут же возникали пары. Новые, только что определившиеся, шли в кино, а те, стаж которых исчислялся месяцами, — в лес или домой к девушке, в зависимости от времени года и намерений солдата.

Остальная молодежь фланировала вдоль единственной кривой улицы Костополя — районного городка в западно-украинском полесье. Здесь и происходили запоздалые знакомства.

Он не мог претендовать на самую красивую девушку, потому что к тому времени стал превращаться в мешок сала, нечто бесформенное. Потеющее и сопящее. Об этом он старался не думать тогда, гнал эти воспоминания и теперь. Но в связи с полученной при нападении мальчишек травмой та давняя история просилась на ум.

***

Хотя, как понял он спустя некоторое время, ничего экстраординарного в ней не было. Его наивность и медлительность, поросячья розовость кожи и налитость тела сразу привлекли внимание трех наглых дембелей, которые вознамерились поучить жизни глупого, инфантильного первогодка. По сути, это были просто оторвиголовы, неизвестно как попавшие в армию. Они терроризировали всю стрелковую роту, навязывая свои вкусы и порядки не только молодым солдатам, но и бывалым «старикам». Захара Гарркина, Адама Римарука и Остапа Козинского сближало не только то, что они были земляками, но и одинаково трудное детство. Все трое рано остались без родителей и их воспитывали ближайшие родственники, кто оказался ближе и милосерднее к сиротам.

Остап возник рядом с Гришей Хохниным, когда неуклюжему новичку впервые пришлось подшивать подворотничок.

— Кто тебя в армию собирал? — насмешливо спросил Остап, и в тоне вопроса чувствовалась не самая высокая оценка таким сборам.

— А что?

— Отвечай, когда тебя старшие спрашивают, салага. Ты же не хочешь настроить против себя лучших людей роты?

— Не хочу, — признался Гриша.

— Итак, повторяю вопрос…

— Бабушка собирала, — не дослушал он Остапа.

— Почему бабушка, а не мать?