– Я тебя умоляю, сегодня. Сейчас, – Турецкий преградил ей путь в спальню.
– Честное слово. У меня нет никаких сил, – она поцеловала его в щеку и попыталась обойти.
– Тогда я восстановлю твои силы под душем, – взволнованно улыбаясь, сказал Турецкий.
Он рывком сдернул с нее полотенце, поднял ее на руки и понес в ванную.
– Но после этого пощады не жди, – «угрожал» он ей на ходу.
– Ну хорошо, только отпусти меня, – взмолилась Елена.
Турецкий поставил ее на ноги. Она забрала у него свое полотенце и обвязала им только бедра. Хмель раскрепостил ее.
– Чудесно, – взглянул Турецкий на голую грудь Елены. – Впервые в моей практике свидетель будет давать показания в таком обворожительном виде. Не ручаюсь, что мы, в конце концов, не перейдем к следственным действиям.
– Пошлость, – не зло сказала Елена.
Она чувствовала себя польщенной, хотя и сделала вид, что пропустила мимо ушей его слова. Она знала, что у нее красивая и довольно крупная грудь, которая особенно хорошо смотрится при ее худобе.
– Так что тебя интересует?
Ей нравилось сидеть перед Турецким полураздетой. Нравилось его волновать. Как и любая нормальная женщина, Елена не была лишена легкого эксгибиционизма.
Савельева лениво стала рассказывать о дружбе своего мужа с Бурчуладзе. Она знала немного и говорила об этом с неохотой.
– Ты не хочешь, чтобы мы нашли твоего мужа? – в какой-то момент перебил ее Турецкий.
– У меня такое ощущение, что это ты очень торопишься его отыскать, – с легким раздражением ответила Савельева. – Я знаю, я уверена, что с ним все в порядке. Но видеть его больше не хочу, – сказала она решительно и в то же время как-то легко, будто бы что-то отрубила, отсекла от своей жизни уже окончательно.
– Наверное и мне сейчас меньше всего хотелось бы найти твоего мужа, – признался Турецкий. – Но я должен найти его и Бурчуладзе!
Савельева кивнула с пониманием.
– Если тебя интересует этот Бурчуладзе, то я знаю только то, что он раньше работал на нашем авиазаводе. Потом у него, кажется, случился конфликт с начальством. Его уволили или он сам уволился.
– Все правильно, – скрывая радость, кивнул Турецкий.
– Он показался мне странным. Знаешь, как будто бы заповедный человек среди цивилизации. Все о зверушках рассказывал, о птичках. И плакал при этом, – Савельева задумалась. – Первый раз такого видела. Муж говорил, что в тайге этот Сергей – бог. Семьи у него никогда не было. И такая жизнь, как он сам говорил, наедине с природой его вполне устраивала.
– Чем он еще занимался?
– Да ничем! Мечтал, – улыбнулась Елена. – Например, он хотел организовать при заводе научную лабораторию, где бы дрессировали птиц.
– Зачем?
– Понятия не имею. Он все эти бредни мне рассказывал, когда был совершенно пьян.
«Интересно, а эта муляжная баба с голубями на фотографии не имеет ли отношения к фантазиям „дрессировщика“ Бурчуладзе?» – подумал Турецкий.
– Он даже меня приглашал к себе в тайгу! Без Андрея, разумеется, – усмехнулась Елена. – Они в тот раз с мужем наклюкались, и, когда Андрей заснул, Бурчуладзе все рисовал мне план своих «зимовок». Заманивал…
– Ты эти рисунки, конечно, с негодованием уничтожила, – легонько уколол Турецкий.
– И не собиралась. Тогда бы пришлось выбросить и его роскошный подарок. Он нам подарил шкуру убитого им медведя. А планы расположения своих «берлог» нарисовал прямо на изнанке шкуры.
– Покажешь? – спросил Турецкий.
– И ты потом конфискуешь шкуру, да?
– Только ее изнанку.
В спальне Турецкий снял ружье, потом медвежью шкуру. На ее изнанке действительно был нарисован какой-то план. Для знающего человека это не загадка. Хоть завтра можно было наведаться к Бурчуладзе, а с ним может быть и Савельев.
– Лихо так, над супружеской кроватью план возможного бегства. Ну и как, гостила ты у егеря? – Турецкий почувствовал некоторую ревность к Бурчуладзе.
Елена выдержала паузу, интригующе улыбаясь:
– Он не в моем вкусе.
Турецкий хотел еще что-то спросить, но, глядя, как Елена улыбается ему – чуть пьяная и потому свободная, раскованная, интригующая, – понял, что его следующий вопрос не так уж существен сейчас. К тому же об этом можно спросить Елену и чуть позже.
«Положим, где-то через час, – подумал он, освобождая ее тело от полотенца. – Или даже утром».
«Поздним утром», – уточнил он через некоторое время, глянув за окно и увидев, что почти рассвело.
Глава 38. БЕЗДАРНОСТЬ
То ночное откровение мало чем помогло Болотову. Да, он теперь точно знал, что Чирков что-то очень важное скрывает от него. Но повернуть следствие уже был не в силах. Чирок уже полностью владел ситуацией. Он вертел допрос, как хотел, а настойчивость Болотова оборачивалась вдруг каким-то смешным мальчишеским упрямством.
И опять же ночью Болотов трезво признался себе в полном поражении.