Убить после смерти

Жесткое лицо Игумнова при виде любимца расслабилось, – одноглазый Пират походил на самого Павла. Такой же битый-перебитый в бесчисленных схватках. Такой же независимый и неуступчивый. Впрыгнув в машину, Пират демонстративно уклонился от Ксюшиной ладони, пролез на заднее сиденье и там забился в угол, недовольно фырча, – пренебрежения к своей персоне он не прощал.

– Обиделся, хохотульный котяра, – констатировал Павел. Он нажал на газ, потянулся включить музыку, но попытка уклониться от разговора не удалась, – рука Ксюши загородила панель магнитолы.

– Давай хоть раз в жизни договорим до конца, – потребовала она.

Павел кротко выдохнул, уступая, но и выказывая тем, что мера отпущенного ему добродушия близка к переполнению.

– Ничего, я дольше терплю, – не отступилась Ксюша. – И, между прочим, вместе с тобой под смертью хожу. Так что имею право голоса.

Павел потупился, – возразить было нечего. В последний год находиться рядом с ним стало не просто рискованно. Это превратилось в экстрим.

Ксюша почувствовала смущение мужа.

– Сколько можно кликать смерть, Игумнов? – в голосе ее появился непривычный напор . – Вспомни последнее покушение. Эту кошмарную перестрелку. Ведь чудом остался в живых!

«В самом деле, – чудом», – мысленно согласился я. В тот день я не удержался, – позволил себе самовольную отлучку. Как-то разом созрели абрикосы в харьковщине. В Изюме, Купянске, Чугуеве они свисали через заборы, шлепались в дорожную пыль, лопались и растекались. Воздух сделался так густ, что в нем можно было купаться, будто в сиропе. Хотелось бесконечно парить и кувыркаться. Единственно, что мешало получить полное блаженство, – невозможность обонять и ощущать то душистое благоухание, о котором говорили все вокруг. Запахи и вкус нам, увы, недоступны. Громкий вопль Ксюши с трудом пробился через тысячу километров и вернул меня к действительности как раз в тот момент, когда на моего хранимого уже напали прямо возле входа на Лужский стеклозавод. Нападавших было двое. И стрелять они начали с десяти метров, так что Павел успел оттолкнуть Ксюшу к заводской проходной, выхватить револьвер, который в последнее время постоянно носил при себе, и выстрелить в того, что был ближе, сбив его на бегу пулей. Но в следующее мгновение пуля в живот опрокинула на асфальт самого Павла. Не обращая внимания на рухнувшего подельника, киллер добежал до беспомощной жертвы, выстрелил в грудь, затем, торопясь, приставил пистолет к виску.

Вот тут-то я и подоспел.

– Даже сейчас как вспомню, так плющит, – Ксюшу и впрямь перетряхнуло от воспоминания. – Ведь это один случай на тысячу, чтоб при контрольном выстреле у убийцы заклинило оружие. – Вот видишь, значит, судьба играет на моей стороне, – попытался отшутиться Павел.

– Но не вечно же! Нельзя испытывать ее на излом. В конце концов и у твоей везучести есть предел. Устанет мучиться ангел-хранитель и бросит. Помяни моё слово, – бросит! И то удивляюсь, сколько в нем терпения. – Опять ты в свою поповщину ударилась, – пробурчал Павел. Не очень, впрочем, уверенно. События последнего года кого хошь убедят в существовании потусторонних сил. – И потом давай откровенно, – Ксюша решилась отступиться от обычной деликатности. – Надо же хоть чуть-чуть соизмерять свои желания с реальной жизнью. Допустим, в конце девяностых вам повезло за небешено дорого отхватить стеклозавод.

– Отхватить?! – тотчас вскинулся Павел. – Да когда я пришел, завод загибался. Зарплату не платили. Меня, если хочешь знать, на собрании весь коллектив едва не на коленях просил на директорство.

– Знаю, знаю, – неохотно признала Ксюша.

Всё она, конечно, знала. Впрочем, как и вся Калуга.