Убить пересмешника

Потом мы свернули в школьный двор. Там было темно хоть глаз выколи.

– Джим, а откуда ты знаешь, где мы? – спросила я через несколько шагов.

– Сейчас мы под большим дубом – чувствуешь, тут прохладнее? Смотри осторожней, не споткнись опять.

Теперь мы шли медленно, чуть не ощупью, чтобы не налететь на дерево. Этот дуб был одинокий и старый-престарый. Нам вдвоем нипочем бы его не обхватить. Он стоял далеко от учителей, от ябедников и любопытных соседей – правда, рядом были Рэдли, но Рэдли не суют нос в чужие дела. И в его тени столько бывало драк и запретных сражений в кости, что земля тут была твердая как камень.

Впереди сверкали окна школьного зала, но они нас только слепили.

– Не смотри вперед, Глазастик, – сказал Джим. – Смотри под ноги, тогда не упадешь.

– Зря ты не взял фонарик, Джим, – сказала я.

– Я не знал, что такая темень. Думал, еще будет видно. Это все из-за туч, хотя дождь, наверно, еще не скоро пойдет.

И тут на нас кто-то прыгнул. Джим как заорет!

В лицо нам ударил свет, это Сесил Джейкобс светил на нас фонариком и так и плясал от восторга.

– Ага, попались! – вопил он. – Так и знал, что вы пойдете этой дорогой!

– Что ты тут один делаешь? Ты разве не боишься Страшилы Рэдли?

Родители благополучно доставили Сесила в школу, он увидел, что нас нет, и отправился к дубу – он знал наверняка, что мы придем этой дорогой. Только думал, нас проводит Аттикус.

– Вот еще! Нам всего-то ходу – за угол завернуть, – сказал Джим. – Чего ж тут бояться?

А все-таки здорово это у Сесила получилось. Он нас и правда напугал и теперь имел право раззвонить об этом по всей школе.

– Слушай, – сказала я, – ты же сегодня корова. Где же твой костюм?

– Там, за сценой, – сказал он. – Миссис Мерриуэзер говорит, живая картина еще не скоро. Клади свой костюм за сценой рядом с моим, Глазастик, и пошли к ребятам.

Джим обрадовался. Чего лучше – я буду не одна.

А значит, ему можно побыть с людьми своего возраста.

Когда мы пришли в зал, там был уже весь Мейкомб, не было только Аттикуса, дам, которые сбились с ног, пока украшали школу, да наших отщепенцев и затворников. Собрался, кажется, весь округ: вестибюль был битком набит принарядившимися окрестными жителями. Тут были устроены всякие развлечения, и всюду толпился народ.

– Ой, Джим, я забыла деньги!

– Зато Аттикус не забыл, – сказал Джим. – Вот держи тридцать центов, это на шесть жетончиков. Ну, пока!

– Ладно, – сказала я, очень довольная, что у меня есть тридцать центов и Сесил.

Мы с Сесилом прошли через боковую дверь в зал, а потом за кулисы. Я отделалась от своего костюма и поскорей убежала, пока меня не заметила миссис Мерриуэзер – она стояла у столика перед первым рядом и второпях что-то черкала и исправляла в своей шпаргалке.

– У тебя сколько денег? – спросила я Сесила.

У него тоже оказалось тридцать центов – значит, мы равны. Первым делом мы потратили по пять центов на комнату ужасов, но она нас ни капельки не ужаснула: мы вошли в темный седьмой класс, и поселившийся здесь на время вампир повел нас вдоль стен, и велел трогать разные непонятные предметы, и уверял, что это разные куски разрезанного человека.

– Вот глаза, – сказал вампир, и мы нащупали на блюдце две виноградины без кожицы.

– Вот сердце.

На ощупь оно напоминало сырую печенку.

– А вот его кишки. – И вампир ткнул наши руки в тарелку холодных макарон.

Мы обошли еще несколько развлечений. Купили по мешочку восхитительно вкусного печенья, которым прославилась миссис Тейлор. Я хотела попытать счастья – поймать ртом яблоко, плавающее в сиропе, но Сесил сказал – это не-ги-ги-енич-но. Его мама сказала – так можно подхватить какую-нибудь заразу – ведь я не первая пробую.

– У нас в Мейкомбе сейчас нет никакой заразы, – заспорила я.

Но Сесил сказал – его мама говорит, есть после чужих не-ги-ги-енич-но. Я потом спросила тетю Александру, и она сказала – так рассуждают только выскочки.

Мы хотели купить ириски, но тут прибежали гонцы миссис Мерриуэзер и сказали, чтоб мы шли за кулисы – скоро нам представлять. Зал наполнялся народом; перед сценой, внизу, уже занял свои места мейкомбский школьный оркестр; зажглись огни рампы, и красный бархатный занавес волновался и ходил ходуном – такая за ним поднялась суматоха.

За кулисами мы с Сесилом попали в узкий коридор, битком набитый взрослыми в самодельных треуголках, в шапках армии конфедератов и времен войны с испанцами, в касках времен мировой войны[24]. Ребята в костюмах, которые должны были изображать всевозможные дары сельского хозяйства, теснились у маленького окошка.

– Кто-то смял мой костюм! – жалобно закричала я.

Галопом примчалась миссис Мерриуэзер, расправила сетку и втиснула меня внутрь.

– Жива, Глазастик? – спросил Сесил. – У тебя голос прямо как из подземелья.

– И у тебя тоже, – сказала я.

Оркестр заиграл гимн, и слышно было, что все встали. Потом забил турецкий барабан. Миссис Мерриуэзер объявила из-за столика:

– Округ Мейкомб – ad astra per aspera.

Опять ударил турецкий барабан.

– Это значит, – перевела миссис Мерриуэзер для невежд, – из грязи – к звездам. – И добавила неизвестно зачем: – Живая картина.