— Ты вообще слушал? Это не дело Стражи. Это МВБ.
— Чушь собачья. В Лос-Анджелесе это одно и то же.
— Допустим, ты прав. Это не меняет ситуацию. Новая политика МВБ гласит, что мы больше не можем сотрудничать с сомнительными внешними подрядчиками.
— Я был прав. Это всё Аэлита.
— Имя Люцифера занесено в национальный список террористов. Который засекреченный. Твоё ещё нет, но ты будешь счастлив узнать, что твой друг Кински тоже там.
— За что?
— Мы не можем позволить падшим ангелам разгуливать по окрестностям, как не можем позволить террористам разъезжать на фургонах, забитых керосином с удобрениями[242].
— Когда я попаду в этот список?
— Всё зависит от того, друг ты мне или враг.
— Это не вы устроили нам засаду тем вечером после вечеринки?
— Это не были Маленькие Негодяи[243].
— Какое-то время я считал, что это мог быть ты, но затем вспомнил, что сказала Аэлита. Что тебе плевать на Люцифера. Его время безвозвратно ушло.
— Не пытайся думать. Тебе это не идёт.
— С тех пор я пытаюсь понять, кто был бы лучшим кандидатом. Я было подумал на Ричи — тот парень, который управляет студией. Он нанимает в службу безопасности копов не на дежурстве, и у него есть деньги, чтобы устроить собственную засаду в стиле
— Ты всё ещё не ответил на мой вопрос.
— Я думал, что вы, народ, занимаетесь поддержанием баланса во Вселенной, а не созданием перевеса одной из сторон. Это определённо идея Аэлиты. У тебя кишка тонка мыслить столь масштабно. Итак, что она получает от этого? Более яркий ореол? Перевод с этой скалы?
— Ответь на вопрос.
— Я дал Аэлите свой ответ шесть месяцев назад. Я не принадлежу никому из вас. Давай, вноси меня в свой список.
Его губы растягиваются в лёгкой улыбке.
— Я уже набросал отчёт. Я знал, что ты не можешь разумно ответить на разумное предложение. Ты совсем как моя собака. Вполне предсказуем.
— И что теперь? На меня уже нацелены ваши снайперы? Или мы вдвоём выйдем наружу и устроим перестрелку в Тумстоуне? Если бы ты сказал мне, что мы собираемся на вечеринку, я бы захватил пистолет Дикого Билла.
— Ничего такого. Просто уходи отсюда и больше никогда не возвращайся. В своё время мы с тобой это уладим, но сейчас у взрослых есть более крупная рыба, чем ты.
Он встаёт и кому-то кивает, а затем направляется обратно в свой кабинет. Когда я оборачиваюсь, вокруг меня уже растянулись полукругом шестеро его людей. Никто не направляет на меня оружие, но вместе они выглядят как маленькие Мрачные Жнецы[245], реинкарнировавшиеся в вышибал из яппи-бара в Беверли-Хиллз.
— Признайтесь. Вы кладёте себе в мартини консервированные оливки.
Ничего. Гробовая тишина.
Возможно, Уэллс прав, и пришло время выбрать сторону. Если бы я сказал ему «да», думаете, кто-нибудь из этих мрачных хуесосов выдавил бы из себя хотя бы вежливую улыбку? Не особо на это рассчитываю. Люцифер тоже бы не рассмеялся, но, хотя бы, не потому, что морально выше этого.
Мы просто букашки на ветровом стекле Бога. Я никому не принадлежу.
Эти добрые и праведные люди сидели на своих жирных задницах и позволили Мейсону с Паркером убить Элис, а меня отправить в ад. А затем дали ему выкрутиться. Может я прежде и не был хорошим парнем, но я любил кого-то и не был разбит на миллион маленьких кусочков. Я не был так пуст и мёртв внутри, как оболочка саранчи.
Я знаю, на чьей я стороне.
На своей.
Я выхожу наружу и покидаю это место через главные ворота, педики Уэллса тянутся за мной вереницей чёрных утят.
Телефон звонит четыре раза. Я уже собираюсь вешать трубку, когда она отвечает.
— Эй. Чем занята?
— Ничем особенным. Читаю сценарий
— Не хочешь пойти поговорить с парнем, у которого репутация того, кто использует Бродячих для своих грязных делишек?
— Бродячих?
— Зетов. Големов. Тех вчерашних трупаков.
— А. Ты имеешь в виду,
— Кто он?
— Кабал Эш.
Она выдаёт что-то по-чешски. Я не понимаю, но не думаю, что это радостный возглас.
— Конечно.
— Ты где?
— У Саймона. А ты где?
— В «Макс Оверлоуд». Могу взять машину и подобрать тебя.
— Нет уж, спасибо. Саймон поведал мне о тебе и машинах. Я за тобой заеду.
— Ладно. Не забудь захватить ту игрушку, которую собиралась мне показать. Выдёргиватель костей из Бродячих.
— А! Я ждала, что ты скажешь что-нибудь сексуальное. На мгновение мне показалось, что всё, что ты помнишь о том вечере, это дела снаружи бара.
— Я помню и дела внутри бара. Всегда помнишь, как потерял девственность.
— Славный мальчик. Увидимся через полчаса.
— Я буду снаружи.
Когда я выключаю телефон, Касабян поднимает глаза. Пока я болтал, он притворялся, что работает.
— Это ведь была она?
— Кто?
— Не умничай. Поднимись с ней сюда, когда она приедет.
— Может, в следующей жизни.