Убить Императора. Шаг 1

Он силился выцепить хотя бы что-то, но взгляд лишь скользил по комнате, не в силах остановиться и привязаться к чему-либо. Слишком гладко и идеально. Слишком пусто. Что-то неприятно задрожало в мальчике. Казалось, будто кто-то старательно пытался стереть его брата из истории этой комнаты. Что если его брат тут больше не живёт?..

За его спиной появилась гувернантка, что положила ладони на его плечи.

— Мне так жаль, Эфи… — выдохнула она, чувствуя, как дрожит мальчишка.

— Где он?.. — тихо выдавил он, с трудом узнавая собственный голос.

— Они, должно быть, уже на вокзале, готовы отъезжать…

— Что? — Эфингем обернулся, заглядывая в лицо женщины. — Как это… Уезжать?..

— Разве Аластер не рассказал тебе? Он сказал, что говорил тебе о планах на сегодня.

Всё в душе Эфи заледенело. Краски тут же потухли, колени дрогнули, а плотная ткань ленты соскользнула с волос, опадая мальчику на плечо.

Глава 10.2

— Езжайте домой. Ему тут не место, — кинул ей Аластер, разворачиваясь.

— Пусти! — гаркнул мальчик, отталкивая женщину. Выудив из кармана утяжеленную цепью ленту, он сделал шаг к брату, что уже стал удаляться. — Я надеюсь, ты никогда не вернешься! — замахнувшись, мальчик кинул ею в спину брата, наблюдая за её полётом.

Вдруг мальчишка мелко выдохнул, когда Аластер, даже не обернувшись, слегка выставил руку назад, подхватывая ленту. Сжав её, он поднёс подарок брату к груди, усмехаясь.

— С днём рождения, брат, — коротко кивнул он, продолжая движение.

Эфингем недвижимо наблюдал за удаляющейся фигурой брата. Теперь его как никогда раньше терзала зависть. Аластер старше. Аластер умнее. Сильнее. Проворнее. Почему он всегда был лучше него?..

— Пойдём, малыш… — женщина неуверенно взяла мальчика за руку, но он тут же отдёрнул её.

— Я сам! — фыркнул он, развернулся и направился к выходу. Теперь Эфи не бежал, а лишь уверенно шагал по платформе.

Слух о том, что перепачканный мальчишка — это никто иной, как младший Цепеш, разлетелся быстро, а потому плывущие мимо колонны не игнорировали его, а отступали в сторону, избегая даже лишних взглядов. Гувернантка с трудом поспевала за ним, ещё не сумев отдышаться после первой погони.

Аластер уселся на своё место напротив отца, что водил крепким пальцем по рыхлой карте, сверяя что-то.

— Где ты был? — осведомился он, даже не поднимая взгляд.

— Надо четвертовать Пауэрса. Желательно в этимологическом смысле этого слова, — Аластер тоже даже не кинул взгляд на отца, почему-то возясь с эполетами.

— И почему это? — Шерман пометил что-то на бумаге, сравнив с записями в толстой тетради.

— Он хотел ударить Эфингема, — довольно кивнув, он опустил руки, оставляя облачение в покое.

Шерман все-таки взглянул на сына, в первую очередь замечая вид его формы. От плеча к плечу тянулась плотная лента, которую сын сорвал вчера в порыве ссоры. Ночью Аластер сказал ему много не теплых слов, стараясь задеть или уличить в чем-то, но военачальник остался непреклонен и глух к его голосу и голосу жены. Все-таки, прислушивайся он к каждому, кто оспаривал его решения, он не носил бы своего звания. Кивнув самому себе, он вернулся к карте.

— Отправляемся! — послышалось из коридора.

Сообщение тут же эхом стало повторяться, передаваясь из уст в уста. Аластер взглянул в окно, наблюдая за последними из тех, кто заходил в вагоны. Поезд, тихо зарычав, качнулся, медленно начиная свой путь. Он вздохнул, чувствуя на груди вес ленты.

Сегодня его брат и впрямь станет совсем большим.

***

Своды потолка давили на плечи. Всё было здесь, в её спальне, недвижимо. Лишь тихие шаги часового механизма напоминали о реальности, отвлекая от пустоты, что разрасталась внутри него.

Кровать была туго застелена тонким пледом, который когда-то лежал внизу, в гостиной, на одном из любимых маминых кресел. Её подушки были пышно взбиты и уложены гнездом, что окутывало её плечи и поддерживало голову. Эфингем часто стучал пальцем по колену, что было обтянуто черной тканью плотных штанов. К концу медленно крался третий день траура. С минуты на минуту должна была начаться церемония прощания, а он лишь наблюдал за медленно опускающейся пылинкой.

Дверь скрипнула, приоткрываясь. Юноша даже не обернулся, замерев, словно статуя.

— Эфингем… — тихо позвала его гувернантка, проходя вглубь комнаты. Она положила ладонь на его плечо, заставляя крупно вздрогнуть. — Пора…

Эфи медленно поднял на неё взгляд опустевших глаз, в которых еще неделю назад плескалась детская беззаботность. Ничего не ответив, он лишь поднялся, покидая материнские покои. Женщина взглянула в отражение, видя в нём собственное уставшее лицо и стремительно стареющее под грузом домашних забот тело, облаченное в закрытое черное платье.

— Он справится, миледи… — вздохнула она. — Он справится.

Эфингем вышагивал по коридору, ведущему к выходу на задний двор, вслушиваясь в эхо собственных шагов. Он боялся отрывать глаза от пола, ведь каждый угол этого треклятого дома был наполнен… Ими. Гадкими воспоминаниями, что никак не желали отступать, впиваясь в истерзанное горем сознание.