Убить двух птиц и отрубиться

— Не американского, а армянского романа, — поправил я. — И без прошедшего времени. Я все еще его пишу. Сегодня я послал копии незаконченной рукописи моим прежним издателю и агенту. Надеюсь встретиться с ними на этой неделе.

— Ох, Уолтер. Я бы хотела, чтобы ты писал. Этого хочет от тебя Бог, хоть ты в него и не веришь. Но я бы хотела, чтобы ты писал о чем-нибудь другом. Не о нас. Все, что с нами происходит — это весело, здорово и совершенно реально. А когда ты делаешь из нас персонажей, мне кажется, ты пришпиливаешь нас с Фоксом булавками к бумаге, как бабочек. Вот увидишь, это разрушит всю нашу жизнь.

— Но Фоксу нравится, что я пишу роман!

— Это не так. Фоксу нравишься ты — может быть, больше, чем ты думаешь. И он хочет, чтобы ты рос духовно. Но он считает, что превращать нас в литературных героев — это плохая карма для тебя. Просто он слишком робок, и потому не говорит тебе этого.

— Фокс? Робок?

— Да. Ты на самом деле плохо знаешь своих героев.

— Послушай. Давай договоримся так: я закончу книгу, а потом поменяю все имена, чтобы оградить невинных.

— К тому времени, когда ты закончишь книгу, невинных уже не останется.

— Ты устраиваешь из всего этого какую-то дурацкую мелодраму!

— Послушай, Уолтер. Может быть, ты удивишься, услышав это, но я стараюсь сохранить свою личную жизнь в тайне. И Фокс тоже. Мы приняли тебя с распростертыми объятиями. Мы стали тебе настоящими друзьями. Я вижу дальше, чем ты. Если ты будешь продолжать то, что начал, произойдет трагедия. Ведь ты же писатель. Ты можешь писать о чем угодно. Для тебя нет границ, кроме твоей собственной фантазии. Уолтер, Уолтер, ты можешь написать о чем угодно — так напиши! Но я умоляю тебя, не надо высасывать из нас жизнь, чтобы потом продать ее читателям. Оставь нас с Фоксом такими, какие мы есть, — свободными птицами, которые залетели в твое небо!

— Ты можешь попросить меня о чем угодно, кроме этого, и я все для тебя сделаю. Я все для тебя делал и раньше, все, что ты просила! Все, начиная с того самого дня, когда я встретил тебя в банке. Вспомни: ради тебя я засунул дохлую рыбу к себе в сейф!

— Ты не знал, что это рыба!

— Вот, в том-то и дело! Я тебе верил!

— А теперь ты предаешь меня!

— Я уже сказал, что я сделаю. Я поменяю имена. Эта перемена все решит.

— Меня волнует только одна перемена, Уолтер. Перемена в тебе самом.

— Послушай, что ты от меня хочешь? Чтобы я сломал свою писательскую карьеру?

— Лучше сломать карьеру, чем чужую душу. Опять повисла пауза. Похоже, мы уже все друг другу сказали.

Клайд первой нарушила молчание.

— Пока, солнышко.

— Пока, Клайд.

Мы бросили трубки одновременно.

Я лежал, смотрел в потолок и думал. Мы многое пережили вместе. Вот теперь вместе бросили телефонные трубки. Вместе сказали «пока». Потолок вдруг показался мне слишком белым, а комната — слишком пустой.

И тут меня озарило, словно молнией.

Я теперь настолько несчастлив, что могу стать великим писателем. Ура!

XXI

Неделю спустя я входил в офис своего агента в мидтауне Манхэттена. Сильвия Лоуэлл сидела в кресле за столом и смотрела в окно на город. Офис у нее был шикарный — угловой, такие офисы в Нью-Йорке нарасхват. Из окна открывался прекрасный вид на множество офисных зданий, набитых агентами, сидящими в угловых офисах. Я заглянул в ее холодные из вулканического стекла глаза, она посмотрела в мои глаза, и, надо полагать, мы оба остались недовольны увиденным.

Сильвия была известным агентом и держала целую конюшню писателей. Среди них встречались успешные мэйнстримовские дровосеки, но большинство составляли неудачники. Этим людям, хотя они и были гораздо талантливее дровосеков, не оставалось в жизни ничего иного, как тихо проклинать Сильвию Лоуэлл. Хотя вряд ли стоило винить ее в их неудачах. Во всяком случае, мне ей предъявить было нечего: я сам ничего не мог написать за последние семь лет. Поэтому мне оставалось только быть недовольным ее глазами из вулканического стекла.

— Первое, что надо сделать, — сказала Сильвия, — это поменять название.

— А чем плох «Великий армянский роман»? — спросил я.

— Всем плох. Во-первых, литературщина. Книга, написанная о том, как пишут книгу. Это никто не купит.

— Ладно. Давай назовем так: «Кошка, которая убила Христа».

— Вот это уже лучше.

— О’кей, и хватит о названии. Скажи мне — как тебе понравилась моя книга?

Сильвия сощурилась — так, словно рассматривала микроба в микроскоп. Я приосанился, стараясь показаться интересным микробом.

— Что с тобой произошло, Уолтер? — спросила она после хорошей паузы. — Ты подавал такие надежды…

Мне было нечего на это ответить, и потому я ничего не ответил. Кроме того, я еще не знал, что такое со мной произошло.

— Твоя первая книга отличалась такой потрясающей лаконичностью стиля. А герои! Они просто спрыгивали со страниц. И там были начало, середина и конец. И действие. Динамичнейшее действие. А название? «Взлет и падение чистого недоразумения». Это название!