Убить Архимеда

Я никогда не ел фиников… Зато я их нюхал. Мы шли по разбитому рынку, гоня палками пред собой всех этих торгашей-черномазых, и африканские финики хлюпали у нас под ногами. И запах стоял такой сладкий… По сей день помню, как я шел и слюнки глотал, — мне было… Тринадцать… Да — тринадцать. Вечность прошла.

Да… В общем, изловим мы этого Архимеда — пожалеет, сволочь, что его мама на свет родила…

Впрочем, у командующего на этот счет другое мнение: он говорит, что Архимед — величайший ученый, так что нельзя его убивать и вроде бы даже за живого Архимеда обещают огромные деньги. Но мы с ребятами думаем, что все патриции — одним миром мазаны. Видать, этот самый Архимед такой же патриций, как и Марцелл, иль какие военные тайны имеет, иль знает гадости про наших правителей, вот и… В общем, ворон ворону глаз не выклюет.

А про Архимеда мне мой старикашка всю правду рассказывал: оказывается, этот самый Архимед учился в Александрии. Александрия — город в Африке. Видно, во время этого обучения этот гад и продался, а мы столько лет не могли его распознать!

Путь к Сиракузам лежал через забавную местность — Высоты. Эпаполийские. И вот на самой маковке этих самых Высот африканцы и встали лагерем, а обойти их — никак! Говорят, именно из-за этих Высот Сиракузы и продержались столько лет греческим государством против самого Карфагена! Без этих Высот Сиракузы было не взять, а без Сиракуз — прощай, доступ к пшенице… А тут как раз из дому пришло мне письмо, как сестренка моя померла в Риме с голоду…

В общем, пошел я к Марцеллу и сказал: так, мол, и так… Прошу поставить меня с моей сотней первыми. Мне без этих Высот — жизни нет, а бывшим рабам должно Кровью смыть свой прежний Позор. Дело было перед Советом, на коем решалось — штурмуем ли мы Сиракузы, или сперва разберемся с западной африканской Сицилией. Так Марцелл передо всеми патрициями обнял меня и сказал:

— Спасибо, Дурак. Да хранят тебя и твоих людей великие Боги…

Боги сжалились: из почти двухсот людей моей сотни после атаки Высот выжило нас — восемнадцать… Это много. Две других «первых» сотни полегли полностью.

Представьте себе, — мы лезли вверх по проклятой скале, а на нас сверху сыпались стрелы, камни и другое дерьмо. А когда мы долезли, на нас навалились отборные черномазые…

Помню, был жаркий солнечный день — сильно припекало и от трупов стало сильно вонять. Я сидел на камешке на самой верхотуре Высот и выковыривал кончиком моего меча засохшую кровь из-под ногтей. Тут к нам подъехал сам Марцелл, и кто-то из его свиты крикнул, чтоб я оторвал зад от камня, когда отвечаю патрицию. Но я уже так устал, и мне было до такой степени на все насрать, что я сидя отдал честь, а мои люди вяло зашевелились — будто собираются встать.

Тогда сам Марцелл слез с коня, снял с головы шлем и бросил его своему адъютанту. Потом подошел ко мне и осмотрелся. Сильный ветер трепал его коротко, по-армейски, постриженные взмокшие волосы, а он стоял, запрокинув голову, будто пил свежий воздух, как самое ароматнейшее вино. Потом он посмотрел на меня и сказал:

— Хорошая сегодня погода, Дурак. А какой вид! На все четыре стороны… Сиракузы отсюда, как на ладони. Это все твои люди?

Я осмотрелся, пересчитал их еще раз, будто не делал этого уже раза три сразу после побоища и кивнул:

— Да. Это все. Все — восемнадцать…

Марцелл покачал головой и задумался. Затем вдруг спросил:

— Тебе повезло. Всегда забываю спросить, — сколько же тебе лет?

Я даже растерялся, — представьте себе, никак не мог вспомнить, когда же я появился на свет.

— Двадцать, Ваша честь. Целых двадцать.

Марцелл рассмеялся, весело пожал плечами и произнес:

— Это много. Это очень много. Сегодня у меня полегло много патрициев. Поэтому я назначу тебя центурионом «штурмовой» сотни Авентинской когорты. Вообще-то не принято делать таких назначений для столь молодых, но сдается мне, — ты, Дурак, старше всех прочих! Так что — принимай-ка «Боевого Орла» и набирай новую сотню. Да, и людей своих не забудь. Эй, выдайте этим всем алые плюмажи, плащи, да позолоченные поножи и наручни! С этой минуты все вы — моя личная Гвардия.

Он снова надел на голову шлем, еще раз посмотрел на крохотное пятно на горизонте внизу — Сиракузы — и пошел к свите. А потом они все поехали вниз на восток — к Сиракузам. А я из центурионов ауксиллярии стал командиром преторианской сотни прославленной «Авентинской когорты». А мои семнадцать бывших рабов — «всадниками» и почти что патрициями. (Без права передать титул наш по наследству…)

Нам бы всем плясать да сходить с ума от радости, а я вместо этого заснул прямо на этом раскаленном солнцем камне, посреди всего этого смрада и вони. Что взять с Дурака?

А через неделю мы вошли в Сиракузы. Нашей когорте была предоставлена честь начать штурм и мы пробили Сиракузы насквозь, — до самого моста на Ортигию, в коей прячется гад-Архимед, и африканцы в прочих частях города оказались отрезаны. Так они спускали на воду все, что плывет, и пытались переплыть на Ортигию. Их шлюшки лезли к ним на лодки, а черномазые выбрасывали их за борт. Вот такая любовь.