Убить админа

Викуся, ссутулившись и засунув руки поглубже в карманы куртки, любимой и единственной, размеренно перемещалась вдоль расчищенной дорожки под окнами Катиного дома. Типа прогуливалась. Уже больше часа.

Она вышагивала мимо длинной череды серых подъездных дверей, потом огибала дом справа и шла вдоль решетчатой стоянки авто, возвращалась, заходила в глубь двора к детской площадке, утоптанной собачьими лапами, делала там разворот и снова отправлялась к подъездам.

Викуся предавалась меланхолии.

Уже и сумерки начали сгущаться, и недобрый ветер пробирал сквозь залихватскую куртейку, а она все не решалась ни уйти, ни набрать Катин номер, чтобы напроситься в гости.

Лилька поведала вчера, что у тети Кати и того крутого перца — ну, это она Олега Олеговича имела в виду — любовь-морковь и все такое. Они так пялились друг на друга всю дорогу, пока вывозили их из Курехино, что даже ей, Лильке, у которой голова почти не соображала от всех переживаний, все равно было видно, что у них обоих крыши конкретно посносило.

И что теперь ей, Виктории, делать? А что тут можно поделать… Как она жила раньше, так и будет жить. Поселится теперь с ее тетей Катей этот хмырь, или сама она уедет к хмырю в его квартиру, и забудет Катерина про Вику, и не будут они больше на кухне пить чай с баранками и болтать о ерунде, да и о серьезных вещах тоже больше болтать не будут.

Виктория тяжело вздохнула и опять подняла голову, посмотреть на тети-Катино окно. На эту сторону дома выходило окно кухни, и форточка у него была открыта. Опять, наверно, засиделась у компа и что-нибудь на плите сожгла, теперь проветривает. В носу у Вики защипало, и она даже приготовилась тихонечко заскулить, но потом взяла себя в руки. Покашляла чуть-чуть, пошмыгала громко носом, и отлегло. Вытащила мобильник и потыкала непослушными пальцами кнопки.

Катя собиралась уже сооружать красоту при помощи фена, но тут неожиданно рано ожил дверной звонок. Ну как же так, он же сам время назначил! Хотя в этом случае обижаться глупо. Радоваться надо.

Она разволновалась, уронила расческу, подобрала, кинула на тумбочку, взглянула в зеркало на себя лохматую и, махнув рукой, бросилась открывать.

В дверном проеме стоял совсем не Демидов, а человек, видеться с которым ей совершенно не хотелось. Ни видеться, ни говорить, тем более сегодня и сейчас.

Катя сказала: «Можно».

Но ее попросили: «Можно войти? Очень важный разговор. Я ненадолго».

Вика вздохнула. Не подходит, не отвечает. Хотя Катя дома, вон и свет на кухне горит, и форточка открыта. Нет, закрыта уже, значит, проветрила и замерзла. Вика грустно усмехнулась. А трубку не берет она потому, что не хочет сейчас с тобой, Виктория, разговаривать. Зачем же навязываться? Шла бы ты уже уроки делать.

Вика хмыкнула и подошла к домофону. На домофоне-то нет определителя, никуда не денется, трубочку снимет. Но Вика все медлила, не решаясь. Пока она так стояла и трусила, дверь подъезда распахнулась, и ее здорово задела плечом какая-то пенсионерка в синтепоновом пальто, замотанная поверх капюшона клетчатым шарфом до бровей. Как и полагается пенсионерке, она вместо извинений зашипела что-то злобное на Вику и широким шагом на четвертой передаче стала удаляться в сумерки дворовой аллеи.

Она шла, и на ходу поспешно запихивала какой-то сверток себе в карман, а сверток не запихивался и упал, а Вика подобрала его и окликнула: «Бабушка, вы уронили!» — но бабушка, не оборачиваясь, почти бегом покинула двор и исчезла в подворотне.

Тогда Вика посмотрела, что у нее в руках и испугалась. Потому что держала в руках жиденькую стопочку открыток с Барби, с теми самыми инвалидками Барби, которых как-то показывала ей Катя.

И Вика набрала код на панельке домофона, и никто не брал трубку, не брал, хотя Вика долго вызывала, вызывала и вызывала, а потом она поняла, что время уходит и позвонила Генке. Ну кому же еще! Срывающимся голосом сказала ему: «Ген, мне кажется, что с тетей Катей беда. Что делать, Ген?» Он прибежал минут через десять. Вика все рассказала ему — и про форточку, и про бабку, и показала открытки.

Тогда Генка сам начал набирать Катины номера — мобильный, домашний, все попусту. Потом домофон. Потом они звонили по соседним квартирам, пока какая-то соседка все-таки трубку не сняла, и орали, уговаривали, чтобы она вышла на лестничную клетку и позвонила бы Кате в дверь.

Потом какой-то дядечка с двумя набитыми пакетами из «Ашана» подошел и открыл дверь своим магнитным ключом, и вместе с ним Викуся и Генка прорвались внутрь. Лифт ждать не стали, взбежали по ступенькам на третий. На лестничной площадке Катиного этажа их ожидала седовласая дама и начала скандал.

Генка извлек из кармана свои самодельные отмычки и кинулся отпирать Катины замки, а Вика метнулась к седовласой соседке и так испуганно, хватая ее за руки, просила ее войти вместе с ними в Катину квартиру, что седовласую проняло, и она согласилась.

С дверью Генка возился недолго, приоткрыл ее опасливо и стал звать: «Катерина Евгеньевна!»