Убийца теней

Но недалеко ушел - другая откуда-то появилась, третья. Юбки чуть не до самых бедер задирают - у-у, мерзость... Мимо всех них прошел Дарлен, не остановился. Так и убрался бы из Сорметта, да в самом уже конце ее увидел. Молодая совсем. Действительно, молодая. И платье на ней какое-то очень уж простое, закрытое. А, невинную из себя строит, для тех, кому такое нравится... А сама-та еще хуже тех, других, продажная. Шагнула навстречу, в кружок фонарного света, чтобы товар лицом показать. Улыбается, ямочки на щеках. И волосы по плечам - золотые... Золотые.

Остановился Дарлен, как вкопанный. На миг показалось, что Вилону видит. Что она и эта вот - одна, и лицо, и фигура одинаковые.

А девица по-своему это его оцепенение истолковала:

- Привет, дорогой...

И за шею хочет обнять. Духи у нее дешевые, приторные, так и бьют в нос. Вдохнешь - цветы какие-то мерещатся. Красные цветы... как раны открытые. Как...

А волосы-то у нее и правда золотые совсем.

Желание изнутри пламенем обожгло. Так же вот и Вилона его дразнила. Губы для поцелуев подставляла, а чуть покрепче приобнимешь ее - вырывается: нет, нельзя. Вилона... Моя! "Нет, не твоя". Тварь лживая... Такая ярость вспыхнула в душе, что даже вожделение пересилила. Чувство зверя, у которого его - его собственную - добычу отнимают.

Не справиться. Не погасить это, зверское. Нет обратно дороги.

Если бы стал свидетелем этой сцены человек с даром видуна - увидел бы, как пробивается из человеческого тела свинцово-клубящийся бутон на длинном стебле, вырастает из спины, дорогу себе прогрызает. Словно сама плоть на спине расходится, выпускает на волю темный сгусток. Но - не плоть, конечно. Насквозь проходит "бутон". Ларвы и сами плоти не имеют, и из человеческого тела так вырываются, что и не замечает хозяин.

Только видун заметит. Но не было рядом видуна.

- Тварь, тварь, гадина!

Раз, и другой кулак Дарлена врезался девушке в лицо. Охнула она, покачнулась, упала на землю, к его ногам.

- Дрянь, шлюха!

Не замечая ничего вокруг, себя не помня, стал ее пинать. Она сначала вскрикивала, после стонала только.

А потом вдруг как схлынуло все.

"Я не хотел ее бить".

Наклонился Дарлен к девушке, тронул за плечо. Та снова застонала и попыталась в сторону отползти. Живая...

- Эй, слышишь? Слышишь меня? Я это... не хотел. Правда. Само оно как-то, не знаю...

Она не ответила. Дарлен выпрямился, оглянулся по сторонам. Никого. А надо бы, чтобы помог ей кто-нибудь. Надо бы... вдруг у нее кости переломаны...

Кто-нибудь, но не он. Ведь его обвинят сразу, и не объяснишь, что не хотел. Может, и хорошо, что никого нет поблизости, что в ближайшем кабаке так на гитаре да на сейманском барабане наяривают, что криков не разобрали.

Девушка опять застонала глухо. Дарлен отступил на шаг, поморщился, помотал головой, как будто отрицая вот это, очевидное.

И тут неподалеку топот бегущих ног послышался. Услышал все-таки кто-то вопли ее...

Прочь. Прочь. Нельзя, чтобы его рядом с ней застали.

И побежал Дарлен. Снова мир вокруг завертелся. Только теперь не от обиды детско-взрослой, от ужаса уже, от отвращения - ну зачем, зачем это все? Зачем все так мерзко?

Остановился Дарлен, задыхаясь. Если кто и гнался за ним, то давно уже отстал. Но как с этим ужасом и с отвращением справиться?..

Не хотел бить. Хотел-не хотел. К самому горлу подкатывало, душило что-то, не давало вздохнуть. Дарлен понял, что если прямо сейчас не сделает что-нибудь, то просто не выдержит этого, упадет замертво.

Оглянулся в отчаянии. Где он, куда его ноги принесли? Эту часть города и знает-то плохо. На другой стороне улицы здание, высокая створчатая дверь, колонны по сторонам. Над входом - две параллельные черты и кружок между ними, знак двухбережной веры. К храму примчался... Вот куда и надо. Где, как не здесь, утешения, избавления от бед искать?

Бегом вбежал. И перед первым же священником, седобородым старичком, упал на колени:

- Святой отец, я грех совершил, покаяться хочу.

- Не "святой отец", святой брат, - поправил старичок.

"Отцами" только первых да вторых священников обители и города величают. А этот, значит, хотя и пожилой - только старший брат. Но Дарлену-то все едино. У него слезы по щекам ручьями текут. Другой постыдился бы плакать на людях, да и он, Дарлен, прежде постыдился бы. А тут само как-то заплакалось. И легче стало. И священник, сразу видно, добрый человек. Тихим, ровным голосом увещевает:

- Ну-ну, брат мой, не убивайся так. Что за грех? Кайся, Творец мира истинное покаяние не отвергнет.

- Женщину одну... обидел очень.

Так и не пошло с языка, что избил. Все рассказал святому брату - и про Вилону, как с ней поссорился, и как в дурной квартал и пошел. И про вожделение даже, которое в нем продажная девица вызвала, рассказал. Священник слушал да приговаривал: это хорошо, что понимаешь теперь, как неправ был, хорошо, что раскаиваешься. Значит, нет на тебе греха. Прощается грех, душа очищается...

Так и унялась в груди Дарлена буря. Но и под конец беседы свое "обидел" не смог он на "избил" заменить. Раз нет греха - какая разница...