Убийца чародеев

- Хлеб, что ниспослан милостью земли и неба, пусть станет частицей гармонии, что идет телу во благо, а духу в радость – Ордалия хлеба и сыра, - негромко сказала Мирослава. – Теперь ешьте.

Мы и начали есть. Пережеванные хлеб и сыр превращались в резиновые комки и с большим трудом проглатывались. Ордалия не воспрещала пить простую воду, но святая предупредила, что тогда не получится много съесть.

- У нас в монастыре каждый год кто-то умирал на хлебе и сыре, - рассказала Мирослава. – Обычно совсем старые монахи, еда застревала в горле, и они задыхались.

- А почему бы не спасти их? – я с унынием поглядел на очередную булку хлеба.

- Ты что думаешь, мы совсем изверги? – возмутилась Мирослава. – Пробовали вскрывать глотку, но несчастные продолжали задыхаться, даже когда извлекли застрявший кусок.

Аппетита подобные истории не доставляли, как и повышенное внимание прохожих. Снующие в парке мамочки и дети с интересом рассматривал двух парней, с несчастным видом запихивающих в себя еду. Я сглотнул, ощутив, как сгусток медленно продвигается по пищеводу, словно толстяк, пытающийся втиснуться в переполненный автобус.

Вопреки заблуждению желудок не переполняется едой, раздуваясь, как шар. Пища выходит через запасной люк, проходя дальше в кишки. Или рвется в другом направлении, если взглянуть на позеленевшее лицо Льва. Он воровато оглянулся и тихо отрыгнул в ладошку, вызвав у меня приступ смеха.

- Вы мало съели, нужно столько же, - покачала головой Мирослава. – Пойду еще воды куплю.

После второй булки хлеба, я понял, что готов еще раз сразиться с водной нимфой, чем съесть хоть один кусочек. Лысый сидел с раздутыми щеками, пытаясь не выдать наружу содержимое желудка. Какое-то совершенно бессмысленное испытание, призванное надругаться над испытуемым.

Я отщипывал совсем небольшие кусочки хлеба и сыра, и глотал, едва пережевывая. Такой способ позволил одолеть половину третьей булки.

- Молодые люди, не поделиться ли излишками пищи? - к нам обратился старик в длинном сером плаще.

Удушливый запах мочи, гнилой сырости и запущенных зубов сжались на моем желудке стальной хваткой, стараясь выдавить его, как тюбик зубной пасты. Лев запрокинул голову и глубоко дышал. По его щекам текли слезы, а сжавшиеся на лавочке пальцы сжигали дерево, начавшее испускать тонкие струйки дыма.

Я молча подал хлеб, стараясь не смотреть на заскорузлые ладони нищего, покрытые маленькими бородавками, растущими кругами, как грибы. Мы случайно соприкоснулись мизинцами, отчего меня мысленно передернуло.

Бродяга поклонился нам и немного отойдя, откусил кусок от булки. Начав жевать, он с гневным недоумением посмотрел на нас и открыл рот, словно желая что-то сказать. Между его губ потекла струйка крови, постепенно превратившаяся в хлещущий поток, оросивший все вокруг. Брызги достали до лавочки, покрыв хлеб бурыми, быстро впитывающимися каплями.

Нищий упал на спину, а его живот раздулся, прорвав ветхую рубаху. Белый пузырь натянутой кожи, покрытый сеткой вен, покачивался и переминался, словно внутри было живое существо. С громким хрустом грудная клетка нищего расширилась, а из глотки брызнул целый фонтан из крови и внутренностей.

Тонкая четырехпалая лапа вырвалась из рта бродяги, вцепившись когтями в его глазницы. Черная рука напряглась, извлекая из тела все существо, походящее очертаниями на маленького, очень тощего человека. Полностью черный, поблескивающий, как гуталин, он обвил руками голову нищего и зашептал:

- Ты виновен. Они умерли из-за тебя. Ты знал, что грибы несъедобны. Ты виновен. Они умерли из-за тебя. Ты знал, что грибы ядовиты. Хочешь услышать, как они кричали? Хочешь? Хочешь!?

Голос существа больше напоминал тонкий писк, но бил по ушам, будто разъяренный гром, сотрясающий небеса. Вытянутая голова существа повернулась в нам, словно прокрутившись на шарнире.

- Ты виновен. Ты рожден от предателя, - зашептало существо, на глазах покрываясь новым слоем перетекающей плоти. – Ты виновен. Ты оставил их умирать. Их души томятся в вечном плену! Хочешь их услышать? Ты хочешь?

Тварь широко раскрыла рот, а в чернеющем провале показалось лицо девочки. Она казалось неуловимо знакомой, но я не мог отчетливо разобрать ее черты.

- Брат, спаси нас! - закричала девочка. – Братик, мне так больно! Каин, спаси меня!

На середине черного туловища выросла две новых тонких лапы, и тварь направилась к нам, быстро перебирая конечности. Я не шевелясь, смотрел на приближающиеся лицо девочки, искаженное в мучительной гримасе.

- Сгори, - сказал Лев.

 Густое оранжевой пламя лишь бессильно лизнуло черное существо, продолжавшее кричать девичьим голосом.

Когда монстр занес передние лапы, чтобы ударить по нам, его вмяло в землю призрачное распятия, на глазах испаряя черную плоть. Спустя секунду на земле осталось лишь черное пятно. Тело нищего также растаяло, оставив лишь нечеткие очертание фигуры, словно отпечатанные угольной пылью.

Она была внутри этой твари. Моя сестра была внутри. Значит она может быть жива? И родители тоже?