- Я служу, - ответил Беннетт, - но не уверен, что это ваше слово ко мне подходит. Я служу у моего отца в некотором роде международным рассыльным. Кстати, именно его поручение и заставило меня пересечь океан в декабре.
- Вот как? - прохрипел Г.М. и бросил взгляд поверх очков. - Не хотите ли вы сказать, что они и вас втянули в это дело? Плохо. Бросьте это! Игры простачков. Глупости. Они до смерти вам наскучат. Министерство внутренних дел всегда беспокоится о защите военных кораблей, которых у нас нет. Вы об этом?
Беннетт взял сигару из коробки, стоявшей на столе.
- Нет, сэр. Мне очень жаль, но это не так. Все мои обязанности заключаются в том, чтобы сбивать коктейли для высокопоставленных особ, посещающих офис моего отца; или же доставлять сообщения, полные банальностей, от моего старика в Министерства иностранных дел или правительствам вторых стран. В общем, вы понимаете, о чем я. "Господин секретарь имеет честь приветствовать Вас и ручается Вашему Превосходительству, что поставленный им вопрос будет надлежащим образом рассмотрен" и так далее. И мой визит в Лондон после всего этого - просто улыбка Фортуны. - Он замолчал, задаваясь вопросом, имел ли он право высказывать свое мнение по данному вопросу. - Это все из-за Канифеста. Некого лорда Канифеста, может быть, вы слышали о нем? Он владелец нескольких газет.
Г.М. знал всех. Его несуразная фигура проникала везде, сметая все на своем пути, и даже горничные отеля "Мэйфэйр" давно к этому привыкли.
- Канифест, вот как? - произнес он с таким выражением лица, словно дым сигары вызвал у него неприятные ощущения. - Уверен, что знаю его. Это тот, который всюду кричит об англо-американском союзе и проклинает узкоглазых японцев? Ну да. Здоровенный парень, с внешностью премьер-министра и манерами этакого дедушки, обнимающего своей любовью весь мир, с бархатным голосом - и не упускает возможности сказать речь по любому поводу, так? Ну да. И вдобавок весельчак.
Беннетт был поражен.
- Хорошо, - сказал он с чувством, - должен признаться, это новость для меня. Надеюсь, он таков и есть; по крайней мере, так было бы проще. Видите ли, я полагаю, что он прибыл в Штаты с наполовину политической миссией. Визит доброй воли, что-то вроде того. Насчет англо-американского союза? Конечно, никто ничего особого не сделал, но выглядело все довольно привлекательно. В честь него давались обеды, - произнес Беннетт, вспоминая наводящие скуку банальности, изрекаемые Канифестом его мягким выразительным голосом, его седую голову, возвышающуюся над микрофоном и букетами роз. - А он выступал по радио, и твердил каждому о том, какая это замечательная штука - братская любовь. Часть моей работы как рассыльного состояла в том, чтобы всемерно помогать в Нью-Йорке ему и сопровождающим его лицам. Но вот относительно весельчака...
Он сделал паузу, словно припоминая, что именно заставило его усомниться в данной характеристике, а затем продолжил, заметив, что Г.М. взирает на него с любопытством:
- Полагаю, вы никогда не окажетесь в подобных обстоятельствах, поэтому скажу то, что вам необходимо знать об этом человеке. Итак, видный иностранец говорит, что хочет получше узнать американский образ жизни. Прекрасно. Вы устраиваете ему некоторое количество встреч в неформальной обстановке, а затем оказывается, что он всего лишь желал увидеть могилу Гранта и Статую Свободы. Все, что Канифест собирался сделать, так это задать миллион вопросов о состоянии Америки, на которые никто и никогда не смог бы дать вразумительных ответов. Тем не менее, правда, что когда прибыла Марсия Тейт...
Г.М. вынул сигару изо рта. Внешне он оставался безразличным, но во взгляде его обозначилось некое любопытное замешательство.
- Что такое? Марсия Тейт? - поинтересовался он.
- Ничего, сэр.
- Вы испытываете мое терпение, - заявил Г.М., ткнув сигарой в его сторону, - вы испытываете мое терпение, стараясь меня заинтриговать, вот что вы делаете. У вас есть что-то на уме. Я мог бы об этом догадаться. Я мог бы догадаться, поскольку еще никто не обращался ко мне из родственных чувств или чего-либо подобного. Ха!
Смутные видения двух последних дней разом нахлынули на Беннетта. Он видел комнату над мрачным парком, напоминающую коричневую бумажную коробку, Марсию Тейт, с улыбкой выглядывающую из окутывающих ее мехов, сфотографированную в блестящем, напоминающим формой торпеду, двухместном автомобиле - и, наконец, огненно-рыжего мужчину, внезапно согнувшегося и падающего со стула в баре. Никто не заметил, как произошло убийство. Но убийство произошло. Он пошевелился, ощущая беспокойство.
- Вовсе нет, сэр. Я всего лишь отвечаю на ваши вопросы. После визита Канифеста мой отец послал меня сюда, чтобы доставить послание, вроде разрешите-поблагодарить-вас-за-удовольствие-доставленное-визитом-вашего-благородного-соотечественника в ваше Министерство внутренних дел: это все. Ничего более. Я надеялся вернуться домой к Рождеству.
- К Рождеству? Чепуха! - взревел Г.М., выпрямляясь. Его глаза метали молнии. - Племянник, вы проведете его у нас. Это решено!